Иеромонах Павлин (Павлин Агатьевич Мельник) (1882–1958)

Радуйся, яко с тобою всегда бе

благодать Господня.

(Акафист Преподобному Сергию)

Милый ты мой старец! Слабенький, убогонький, согбенный. Вижу тебя идущим по двору монастырскому, да все ты останавливаешься, все покашливаешь да за грудь держишься одной рукой. Милый ты мой старец, вижу тебя, да уж очень плохо, тускло, истаял ты из моей памяти, улетучился. А какой ты был дивный, какой милый, какой смиренный и терпеливый! И вот теперь давно-давно тебя не видать, не слыхать твоей грубоватой скороговорки. Давно... Прости меня, мой милый старец, что забываешься ты в моей короткой памяти, что исчезает уже твой милый образ из моего бедного воображения. Где ты сейчас? Куда ты скрылся из нашего вида, как далеко подался от своих собратий по духу и званию?..

Как счастливы люди, умирающие о Господе! Как они блаженны! Мы не можем себе представить их светлую и радостную судьбу.

Тело иеромонаха Павлина принесли на кладбище, опустили гробик с тихим покойничком в глубокую темную могилку, стали бросать свежие комья земли. Со всех сторон летят они, градом ударяются о крышку гроба — все больше и больше земли на гробе. Братия взяли лопаты, стали ковырять ими свежую кучу земли и бросать ее вниз на гробик, и его уже совсем не видно стало. Земли в могиле все больше и больше становилось, все выше и выше ее насыпали. Вот уже полная яма, а люди еще и еще стараются целую кучу навалить, чтобы был и холмик над свежей могилкой, чтобы земли как можно больше было, чтобы толще она лежала, будто боятся люди, что если мало будет земли над покойничком, то он может вылезти из могилы...

Так же мы прощаемся со всеми нашими умершими собратиями и, уходя с кладбищ, глубоко вздыхаем, крестимся и говорим: «Упокой, Господи, душу усопшего новопреставленного раба Твоего...» А потом снова продолжается обыденная жизнь. Суетимся, переживаем, заботимся, крутимся, пока очередная жертва смерти не заставит нас опять побывать на кладбище. И опять мы видим свежую могилку, новый гробик. Летит земля в глубокую яму, растет бугорок, водружается крест, и люди уходят. А потом опять приносят новый гробик с покойничком, а в этом новом-то гробике — я или ты, мой милый и любезный друг. И летит сырая земля на твой гробик, и уже заваливает тебя, да все больше и больше валят на тебя земли, стараются, стараются, чтобы темнее было тебе в сырой могиле...

Колесо нашей жизни... Круговорот нашего земного бытия.

Ну что, спросишь, это вот и все? Этим все и кончается? Нет. Этим-то как раз и не кончается. С печального момента, как новый гробик с покойничком запрячут далеко в землю, набросают на него много-много земли,— с этого момента начинается новая жизнь, новое рождение...

Три рождения у человека. Первое — из утробы матери, второе — с момента благодати Крещения и третье — из утробы земли, когда тело — в землю, а душа — к Богу.

***

Один иеродиакон отслужил Божественную Литургию, причастился Святых Животворящих Тайн и возратился в свою келию. Взяв глиняный кувшин, сходил за водой и у самой двери келии упал мертвым. Наместник Лавры вместе с братией горячо молились о нем сорок дней: служили заупокойные литургии, совершали панихиды, поминали имя его на проскомидии. Вскоре после этого в одну из ночей в келию отца Наместника тихо открылась дверь. Входит покойный иеродиакон. Обращаясь к перепуганному Наместнику, он говорит: «Спасибо, Ваше Высокопреподобие». — «За что?» — «За ваши общие молитвы».— «А как ты знаешь?» — «Мы все видим. Если человек зароется и на три метра в землю, все равно мы видим, что он делает».— «А как ты прошел мытарства?» — спросил Наместник.— «Как молния».— «Отчего?» — «В этот день я причастился Святых Христовых Тайн. Меня никто не задержал».— «Вот в Хотькове умерла монахиня недавно, как она?» — спросил Наместник.— «Она выше меня». Мигнула лампада, и видение скрылось. Он хотя и умер, но он жив..