Уже и волю Божию в оправдание своих дум призвал. Убедительно получается! Но последняя инстанция – отец Иоанн. И для него речь заготовил. Пришел. А он и слова не дал мне вымолвить. Обхватил мою голову руками, крестит и крестит, и куда речь моя девалась, где думы буйные: «Никуда я тебя не отпущу, никуда не отпущу!» И буквально двумя-тремя словами вывел меня из той мглы несветимой.

А он только приговаривает: – Деточка, деточка, никогда не сходи со своего с креста. Эти находы ведь – Божие посещение, тайна Божия. Дух наш взрослеет в этой болезненной тайне, растет. В ней научимся на Бога уповать и Ему молиться, и называется все это – наш сегодняшний жизненный крест. Не откажись его нести во спасение ради Бога. Будь верен Богу.

Верного человека Сам Бог наставит на истину и поведет Ею по пути жизни. Тут уж и примеров масса: и священномученика Серафима (Звездинского), и священномученика Фаддея Тверского вспомнил. Сидим с отцом Иоанном, и оба готовы заплакать пред подвигом жизни этих угодников, поднявшихся на такую Голгофу, о которой нам и помысл не придет. «А ты, друже, Крест-то Христов все пред своим взором имей, вот и не будет тебя свой крест сгибать до земли».

Завершает нашу встречу молитва: «Господи, в несении креста моего Твоей десницей мне ниспосланного, укрепи меня вконец изнемога-   292   ющего». Батюшка произносит ее за меня, будто на его плечах лежит эта ноша. И я чувствую, как за его молитву Господь освобождает меня. Уходишь от отца Иоанна и сам себя не узнаешь. Свою немощь у него в келье оставил, а от его силы укрепился.

А он еще вслед кричит: «Деточка, наша любовь тебя со дна ада достанет!» И начинаешь понимать, что именно оттуда тебя только что доставали и достали. И, исполненный неведомыми доселе ощущениями, внимаешь им как веянию нездешнего мира. Постепенно подготовит человека к вступлению на стезю монашескую, а как тот переступит врата монастырские, так направляет его отец Иоанн к братскому духовнику».

Об отце Иоанне вспоминает иеродиакон Никон[120]: «Пока жил я в монастыре трудником, мы с мамой ходили к отцу Иоанну со всеми своими вопросами и недоумениями, а как вступил я в братство, батюшка отправил меня к братскому духовнику исповедовать ему помыслы и с ним решать текущие проблемы моей монашеской жизни. А иногда придешь к отцу Александру, он затрудняется ответить и со смирением скажет: «Ну кто я такой, иди к отцу Иоанну, он настоящий профессор духовной жизни. Как скажет отец Иоанн, так и сделаем».

Я возражаю: «Но, батюшка, Вы же Духовную академию кончили, Вы в монастыре живете дольше отца Иоанна?!» «Да и что, хоть десять академий кончи, а таких дарований, как у отца Иоанна не получишь», – говорит духовник. Иногда с благословения отца Александра и я стоял у дверей батюшкиной кельи с замиранием сердца. И приходили в голову помыслы, что никакой профессор богословия не разрешит жизнью поставленных проблем. Положение безвыходное. Входишь.

Батюшка весь светленький, в белом подряснике и светлой епитрахили, радостный, как Серафим Саровский, начинает молиться «Царю Небесный...» – зовет Святого Духа распутывать лаби-   ринты моих тупиков. Он молится так, что его молитва достигает не только неба, но и моего забитого умственными нагромождениями сердца. Не замечаешь сам, как освобождаешься от гнетущих тебя доселе дум.

Ты сидишь уже на диванчике, и батюшкины усы ласково касаются твоего уха, а отцовская рука поглаживает твой подбородок. В сердце приходит покой и ни с чем не сравнимое чувство, что ты любимый ребенок и отец не даст тебя в обиду. Все твои вопросы, которые доселе лежали на сердце невыносимой тяжестью, казались такими ничтожными, что о них и думать не хотелось.

А отец Иоанн тем временем все говорит и говорит. И только позднее, в обстоятельствах жизни вспоминая его разговор, начинаешь понимать, что он намного вперед проложил для тебя путь в твой завтрашний день. Говорил же он всегда очень просто, искренне и любовно, так что душа воспринимала радость духовного общения и чувствовала такую легкость, как будто сняли с нее оковы и выпустили на свободу.

А освободитель уже помазывал тебя маслом, кропил святой водой и с подарком, непременно с подарком – чаще это была нужная тебе   294   книга и шоколадка – отпускал тебя со словами: «Ну, ты утешен, ты доволен?» Я видел отца Иоанна во время молитвы в храме, когда пономарил, видел, как он принимал и общался с посетителями, и я легкомысленно думал, что духовник только такой и бывает.

Но вот батюшка ушел, и теперь я понял, что таких больше нет. И будут ли еще такие? Радостный, простой и любвеобильный, он был таким каждый день и долгие годы, только таким мы его знали. Его радость не старела с возрастом, а умение любить только увеличивалось с годами. Утром он спешил в храм, на крыльях летел с литургии: общение с Господом одухотворяло его.

Это касалось каждого, кто к нему подходил в это время. Как-то я не выдержал и спросил отца Иоанна: – Батюшка, почему Вы такой радостный? – Деточка моя, так у меня же каждый день на душе Пасха! – ответил он мне. Батюшка всегда деятельно проявлял закон любви, а бывала в нем и такая любовь, что выше закона. Вспоминается такой случай. Был праздник мучеников Маккавеев.

В этот день у одного из отцов был день Ангела. В монастыре принято, что именинник обязательно служит и причащается. Была поздняя литургия, но к моменту входных молитв его в храме не оказалось. Отец Иоанн, возглавлявший службу, заволновался, потребовал непременно сходить за опоздавшим. Он был готов повторить чтение часов, ожидая. Именинник пришел, начали службу.