Следствие по делу заключенного Ивана Крестьянкина длилось полгода. Впереди обозначилась новая ступень испытаний – лагерь строгого режима. И обстоятельства продиктовали ему образ жизни в Боге в этих исключительных условиях: «Тебя лишили храма, стань им сам, тебя Промысл Божий послал в среду не ведающих Бога, покажи им Божии дары: теплоту искренней любви, простоту и глубину благоговения и смирения».

Нет ничего тайного, что не стало бы явным, и сокрытое временем всплывает теперь в воспоминаниях солагерников отца Иоанна. Один из них, Владимир Кабо38, 24-летний студент Московского университета, ставший на три года «насельником» того же лагеря, приоткрыл завесу над той скверной, в которой им предстояло выжить, в своей книге «Дорога в Австралию»*.

«Лесоповал – вот главное, ----------------------------------- Кабо В. Р. Дорога в Австралию. Воспоминания. New York, 1995.   55   чем занимались невольные обитатели Каргопольлага. На десятки, быть может, сотни километров от Ерцева тянулись в разных направлениях через леса и топи нити железных дорог. А к ним, как бусины, были привязаны ОЛПы – отдельные лагпункты, обнесенные высокими заборами жилые зоны с бараками для заключенных внутри.

Вокруг каждого ОЛПа разбросаны были делянки, где пилили, валили и разделывали лес. Заготовленный лес трелевали к железной дороге и там грузили на платформы. Это был тяжелый физический труд, все больше ручной, в зимние морозы и от зари до зари». Позднее в личной беседе Владимир Кабо рассказывал: «Но это было не самое страшное. Убийственный, тлетворный дух лагерной обстановки, который создавали уголовники, всех держал в постоянном ожидании беды.

Уголовники не работали, это была лагерная элита. Но их нормы обязаны были выполнять те, кто не принадлежал к их клану. Кровавые разборки внутри группировок не различали правых от виноватых. Человеческая жизнь не стоила ни гроша». Отец Иоанн остался в жизни Владимира Кабо навсегда. «Его влияние на меня было очень велико. Мы много и подолгу беседовали.

Когда Иван Михайлович говорил, его глаза и все его лицо излучали любовь и доброту. И в том, что он говорил, были внимание и участие, могло прозвучать и отеческое наставление, скрашенное мягким юмором». Теперь, когда Владимиру Рафаиловичу исполнилось 80 лет, он говорит, что и по сей день два человека идут с ним по жизни: это его мама и отец Иоанн (Крестьянкин).

Через три года совместной лагерной   56   жизни обстоятельства их с батюшкой разлучили. Но он помнил об отце Иоанне и искал его след, затерявшийся во времени. В 1970-х годах Кабо нашел его в Псково-Печерском монастыре. «Там, в лагере, у нас возникли удивительно глубокие отношения ученика и учителя. Они были взаимны, я тянулся к отцу Иоанну, стремился учиться, а он хотел учить, делиться своим богатым духовным опытом.

В словах его никогда не было ни укора, ни обличения, и тем назидательнее они действовали на меня. Я встречал немало православных священников, но, кажется, ни в одном из них не проявлялась с такой полнотой и силой глубочайшая сущность христианства, выраженная в простых словах: «Бог есть Любовь». Любовь к Богу и к людям - вот что определяло все его поведение, светилось в его глазах, вот о чем говорил он весь, летящий, устремленный вперед…» Один журналист, в те же годы бывший в заключении на Черной Речке, в своей книге «Тяжелые годы» пишет о встрече с отцом Иоанном: «Когда я вошел в барак, мне бросился в глаза священник с длинными вьющимися волосами, с бледным одухотворенным лицом.

Он взглянул на меня и предложил с ним покушать. Мы сдружились… Были мы на лесозаготовках, и я видел, как громадное дерево взвалили ему на плечо, и он нес его, шепча молитву». А вот свидетельство заключенного с Гавриловой Поляны Левитина-Краснова39, оставленное в его книге «Рук Твоих жар»*: «Лагерь ------------------------------------ *Левитин-Краснов А. Э. Рук Твоих жар. Тель-Авив, 1979.

  57   заброшенный. Почти не кормят… Здесь много было религиозных людей… Прежде всего духовенство. Наибольшей популярностью пользовался среди заключенных отец Иоанн Крестьянкин… Но он священник, и этого достаточно – и для прихожан, и для властей. Для прихожан – чтоб в короткое время стать одним из самых популярных священников в Москве; ну а для властей этого тоже достаточно, чтобы арестовать человека и законопатить его на много лет в лагеря… В лагере он возил на себе, впрягшись в санки, воду. Много молился.

Все лагерное население к нему сразу потянулось. Всеобщий духовник. Начальство без конца его допекало и грозило тюрьмой. Приставили к нему специального наблюдателя… из проворовавшихся хозяйственников. Запомнилась мне почти символическая картина. Сидит на скамейке хозяйственник, читает газету... А за его спиной по площадке, окаймленной кустарником, бегает взад и вперед отец Иоанн. Только я понимаю, в чем дело.

Это отец Иоанн совершает молитву… Несколько раз, приходя в барак, заставал его спящим. Во сне лицо дивно спокойное, безмятежное. Как ребенок. Не верится, что это взрослый мужчина... Раз, гуляя с ним по лагерю, у него исповедовался. Чистый, хороший человек». Сам отец Иоанн мало говорил о жестокой повседневности лагерной жизни и еще меньше – о своем внутреннем состоянии.

Осмысливая Божие определение о себе, он вспоминал, как на свободе мучился вопросом, возможно ли идти монашеским путем без путеводителя, не огражденным от соблазнов мирской жизни, без вдохновляющего примера единодушных путников-богоискателей? «И теперь Господь ответил на этот вопрос: «Да, да, возможно! Иди за Мной, иди по водам житейского моря дерзновением веры, держась крепко за ризу Мою».

  58   Господь потребовал, чтобы я отринул в себе всякое представление о монашеском пути по примеру уже прошедших им. И принял путь, начертанный Его Божественным перстом. И я преклонил главу, всем своим существом желая служить Единому Богу. И вместо молитвенного уединения в полумраке монашеской кельи, где трепетный огонек лампады дыханием Божиим наполняет душу, я получил «затвор» в антихристианской среде, за колючей проволокой, в бараке на 300 человек.