«Спешу, другини мои, поделиться с вами и своею духовною радостью, которой меня удостоил Сам Господь. В этом году, впервые за все время моего пребывания в изгнании, я имел возможность – хотя отчасти – встретить великий праздник Рождества Христова в более подобающей обстановке, которая возможна в условиях лагерной жизни. Своим духом и сердцем я, конечно, был в храме Божием и среди своих духовных детей, с которыми в продолжение пяти недавних лет я, недостойный, проводил в пламенной молитве эти святые незабываемые ночи.

В своем же небольшом, дарованном мне Богом уютном уголке я в Святую полночь стоял в коленопреклоненном состоянии на молитве к Господу за себя, многогрешного, за всех моих духовных чад, за всех заключенных (тружеников и мучеников) и за весь мир, значи-   64   тельная часть которого погружена в глубокий сон, позабыв Творца и Его святую волю.

По окончании молитвы я вышел во двор, и при нежном свете луны и мерцании множества звезд, при полной ночной тишине, я – убогий изгнанник – призвал на всех Божие благословение, нас ради Рождшагося, и послал мысленное приветствие с Высокоторжественным Праздником, исшедшее из глубины моего сердца и быстро полетевшее в сердца всех любящих и помнящих меня, недостойного.

После этого была зажжена елка, и началась праздничная трапеза вдвоем. Мы были объяты невыразимым простыми словами духовным восторгом и праздничным ликованием. В продолжение всего первого дня праздника я почти беспрерывно принимаю приветствия от верующих и сам взаимно приветствую и утешаю их. Посылаю вам еще поздравительных открыток, изготовленных художником по моей просьбе. Пусть порадуются дети Божии.

Вам же, мои дети, посылаю веточку со своей прекрасной елочки». Так писал отец Иоанн о праздновании Рождества 1952 года. Времена менялись. Зловещие вышки и колючая проволока лагерной ограды, соленый пот в глазах и бесконечные стволы и пни умирающих под вой пил деревьев – это двухлетнее марево смерти стало рассеиваться и будто бы уступать место жизни.

Он стал выращивать цветы, прикасаясь к тому, что неподвластно злой человеческой воле. Возле нового жилья появился клочок возделанной его руками земли. А творческий Божий гений на глазах начал созидать жизнь во всей ее силе и красе. «Цветы растут во славу Божию и нам на утешение. Заниматься их разведением доставляет огромное удовольствие. Они о многом напоминают.

Ожидаем солнышка с надеждой, что лучи его обогреют и людей, и цветы для прославления Творца», –   пишет он в весенних письмах. Эта его безмолвная «цветочная» проповедь собирала к нему и к грядке лагерных прихожан. Был для заключенного иерея еще один неиссякаемый источник живой воды, из которого он обильно черпал силы жить. Это память о церковных праздниках.

Среди сумрака, забот и тревог такое памятование приносило в душу мир и теплоту. Вера отца Иоанна, согретая любовью ко Господу и его святым, таинственно давала ему благодатное радование. Он внутренне готовился, воскрешая в памяти празднуемое событие или жизнь святого. Задолго начинал писать утешительные письма-поздравления. Количе-   66   ство корреспонденции было строго ограничено, а порадовать хотелось многих.

«Я люблю радовать и радоваться», – напишет он в одном из своих писем. Так из мрака лагерного «затвора» текли в мир токи духовных утешений тем, кто был на свободе. «День Заступницы Усердной провел в особом молитвенном настроении и духовной радости… Внутренний мир мой наполнен одной Божественной любовью, а душа постоянно стремится к Вечности. И все переносит с радостью и покорностью во всем воле Божией, хотящей всех нас спасти и привести в Царство Небесное», – писал он в октябре 1952 года духовным чадам.

Притом, что его собственную жизнь в это время еще накрывал беспросветный мрак. «Праздничные дни протекли в возвышенной радости, которой лишить нас никто не в силах», – извещает он в сугубо дорогой для него день иерейской хиротонии. «Да будет жизнь осеняема благодатью Всесвятаго Духа», – только ее он жаждал как единого на потребу, и она освящала его сердце, очищала чувства, укрепляла волю.

Тяготы первых лет лагерной жизни усугублялись еще и тем, что отец Иоанн был лишен возможности причащаться. Духовные чада, уже несколько раз навестившие его, предлагали привезти в очередной приезд Святые Дары. Отец Иоанн это категорически запретил, боясь своеволием навлечь искушение на святыню. Ограничивая настойчивость своих доброжелателей, он писал им: «В отношении причастия страшной жертвы Животворящего Тела Владычня, к Которому не   67   приступал три года, как находившийся в затруднительных обстоятельствах, обратиться надо только к дорогому Дедушке*, только его благословение будет для меня строго обязательным».

И, конечно, благословение архиерея было получено. В следующий приезд современные жены-мироносицы тайно передали заключенному Миро Жизни – хлебную булочку, в которую руками иерея, как в дарохранительницу, были вложены Святые Дары. Так испытаниями совершенствовалась душа, и в ней зримо являлись Божие всемогущество и любовь. Своеволие окончательно покорилось единой благой воле Божией.

Когда в 1953 году со смертью «вождя народов» многие заключенные начали хлопоты об освобождении, отец Иоанн оставался невозмутимо спокоен. Его воля безмолвствовала. Он тепло провожал тех, кому посчастливилось освободиться досрочно. На письма же духовных чад о хлопотах по его освобождению с непоколебимой твердостью отвечал «нет». Он призывал их не гадать о времени освобождения, не планировать ничего на будущее, предаваясь воле Божией.

«Кого миловать, помилую; кого пожалеть, пожалею» (Рим. 9:15), – напоминал он обещания Господа. – Будущее предоставим водительству Промысла Божия». Сам же батюшка хорошо помнил об уроке, данном ему жизнью, – о соблазне облегчить свою участь, перейдя с лесоповала на лесосплав. Только Господь остановил его от желания сбросить крест, возложенный Им, и взять свой, самодельный.