Он уже передавал Божии повеления, сам же не простирался думами и трудами дальше завтрашнего дня. «Если живы будем и Бог благословит, сделаем то-то и то-то». Частенько в это время в его пастырских беседах звучала притча о том, как задали мудрецу три вопроса: какое самое важное время в жизни, какой самый значительный человек в твоей жизни, какой поступок важнее всего совершить? (

Ответы на эти вопросы отец Иоанн произносил с таким вдохновением, что они оставались в сердце слушателя во всем богатстве их смысла и чувств, с какими говорились. Они становились достоянием еще одного сердца.) «Самое важное время в жизни, – отвечал мудрец, – это настоящее мгновение, потому что прошлое минуло, а будущее еще не настало. Самый значительный человек в твоей жизни – это тот, кто сейчас пред тобой и которому ты можешь сделать или добро, или зло.

Самое важное дело – в это самое мгновение дать человеку, который перед тобой, все, что может быть ему дано». Так батюшка жил сам и к этому призывал своих чад. Истощенный трудами страннической жизни, как бы ни было ему тяжело, отец Иоанн ежегодно ехал повидаться со своим духовным отцом – старцем Серафимом, нашедшим приют после закрытия Глинской пустыни в Сухуми.

Отец Иоанн укреплялся обилием Божией благодати от отца, слыша от него слово воли Божией о себе. После служения в селе Борец отец Иоанн начал побаливать, в Касимове болел уже тяжело. Отслужив полгода на новом приходе, он   106   приехал к старцу в таком состоянии, что тот засомневался в его жизнеспособности. Оживленные радостью встречи, они поверяли друг другу сокровенное.

И тут отец Иоанн вдруг услышал слова, сказанные без связи с предыдущим разговором. Старец отвечал на какую-то свою мысль: «Сами себе, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим». Немного помолчав, отец Серафим решительно обратился к нему: «Отче, не торопитесь умирать в своем произволении. Предадим Вас и срок Вашего земного странствия постригом в волю Божию».

Так совершенно неожиданно пришло к отцу Иоанну то, к чему он стремился с отрочества. Сейчас же он о монашестве не думал, по его состоянию ему ближе были думы о смерти и ее вечном покое. В сознании промелькнул весь жизненный путь и отметились моменты зримого Божия касания в нем. Первое благословение на монашество в отрочестве. Монашество манило и звало его, мучило и радовало, но ускользало в тот момент, когда постриг должен был совершиться.

Полгода он жил насельником Троице-Сергиевой Лавры, две недели пробыл в Псково-Печерском монастыре с указом о водворении в него. Но, по неисповедимым судьбам Божиим, Промысл властно вторгался в намеченный ему людьми путь. И неведомое «завтра» вело его дальше, в обетованную землю, сквозь мрак и трудности жизни к свету богопознания. После первого зова к монашеству отец Иоанн оказался в лагерном «затворе», после второго для него определился путь странничества.

Теперь третье – «Любиши ли Мя», изреченное Господом устами духовного отца, – ждало ответа. Отец Иоанн всем существом ощутил Божие присутствие здесь и сейчас. В смятении ответил: «Ей, Господи, Ты знаешь, что я люблю Тебя. Ты видишь, что я люблю Тебя. Но немощь моя, понесет ли она   107   теперь монашеские труды? Яви, Господи, Сам обо мне Твою святую волю». И постриг состоялся.

10 июля, в день Сампсона Странноприимца, в келье старца отверзлись отцу Иоанну объятия Отчи. Вдвоем в дерзновенной молитве они предстали Богу. Мантия старца-отца покрыла духовного сына. Монашеские обеты, столько лет вынашиваемые сердцем, были произнесены «в слух Господа». Апостол Любви Иоанн Богослов принял от преподобного Иоанна Пустынника народившегося монаха.

Молитвой старца и милостью Божией новопостриженный несколько окреп. Провожая его в обратный путь, отец Серафим вручил ему письмо для Святейшего, в котором испрашивал прощение за самочинный постриг – ради смертного случая. Отцу Иоанну он порекомендовал приложить к этому письму прошение от себя благословить его на труды и жительство в монастыре.

По мысли старца вручить это надо было лично. Встреча со Святейшим состоялась. Указ, подписанный Патриархом Алексием, определил дальнейший период жизни отца Иоанна (Крестьянкина) – быть ему, Божию послушнику, иноком монастырским. Когда Бог принял иноческие обеты Своего послушника? То ли когда детские уста лепетали первые, еще бессмысленные слова о будущем монашестве, то ли когда в сердце затеплилось еще невысказанное, но уже осмысленное желание безраздельно служить Богу, то ли когда, возмужавший в служении у престола, он явил веру, верность и любовь в своем избрании? Да важно ли, когда?

Бог провел его иноком по жизни 50 лет, послушническими искушениями воспитывая в нем монаха.   108   Божией помощью и силой благодати отец Иоанн противостоял борениям видимым и невидимым не день, не месяц, но годы. Многие годы. Он не изнемог в надежде, хотя истощился в этой борьбе и трудах физически до последнего предела, возрастая живой верой до полной покорности Богу. С чем входил иеромонах Иоанн (Крестьянкин) в монастырские ворота?

Что собрал он на том поле, которое возделывал полстолетия? Оставив в прошлом все пережитое и даже попрощавшись с духовными детьми, он мнил умереть для мира: «Я буду монахом, буду в келье находиться, потому такого близкого общения, как на приходе, не будет», – сказал он чадам на прощание. Отцу Иоанну снова открылась чистая страница, на которой будет писаться пока неведомая ему, новая, теперь уже монашеская, жизнь.

А указание о будущем монашеском делании отец Иоанн получил ранее, но этого не понял. За год до пострига он был озадачен видением. Он увидел монашескую келью и ангела в ней, который сладкозвучно произнес: «Всю жизнь будешь мотаться». Видение это он воспринял как указание на продолжение странничества на всю оставшуюся жизнь. Истинный же смысл сказанных слов прояснился лишь самой жизнью в монастыре.