В разговорах отца Иоанна часто возникал образ ученичества. Были и экзамены, но не теоретические, а жизненные, которые давали почувствовать ученику истинное положение дел в отношении его духовности и ограждали от обольщения. А батюшка ободрял: «Очередной жизненный экзамен подарил тебе Господь. Прими его от Господа с любовью, без ропота, без уныния и досады. Молись!

Согрей унылое сейчас твое сердечко молитвой Оптинских старцев, чтобы живая покорность твоя пред всемогущей волей Божией скорее даровала тебе желанную ослабу и печаль преложилась на радость». Постепенно он приучал чадо к необходимости сознательного отношения к своему жизненному кресту: «Пусть для тебя всякая прискорбность жизни станет любезна обетованиями той радости, которая живет и животворит навеки.

Божие благословение тебе и неизменная молитвенная память в укреплении твоих немощей, чтобы никогда не предаваться унынию, зная о том, что никакая горесть земли не может пересилить нас, потому что «довольно для нас Его благодати на всякое время». Отец Иоанн, проживший в миру почти 60 лет, на опыте познал, что монах формируется только в сердце.

Никакие жизненные обстоятельства, даже самые противные монашеству, не смогут исторгнуть у взрастившего в себе это Божественное семя. Поэтому сам он никого не подталкивал на монашество, терпеливо ожидая, когда сердце человека самой его жизнью правдиво и явно скажет об этом.       Жди, Господь Сам все управит! Общение с ним способно поставить любого священника на путь истинного пастырства.

Он – тот камертон, которому нужно многократно сверять свою духовную тональность   О духовническом участии отца Иоанна в своей жизни рассказывает епископ Зарайский Меркурий[77]. «Говорить о дорогом батюшке и просто, и сложно одновременно. Так происходит, когда люди, находясь еще в земной юдоли, становятся причастными к сообществу Небесному… С трепетом называю отца Иоанна своим духовником или духовным руководителем.

Такие отношения подразумевают постоянное духовное окормление, даже в самых, казалось бы, маловажных вопросах. Все самые значительные ситуации в моей жизни были решены с его благословения, его молитвами, его добрым пастырским советом. Потому мои воспоминания о батюшке – это несколько памятных историй из жизни. Не будь в ней отца Иоанна – Бог знает, как она сложилась бы… Мне было лет четырнадцать, когда я впервые увидел отца Иоанна.

Ольгин день в псковском Троицком кафедральном соборе. Людей собралось очень много. Все стояли плотной стеной в ожидании приезда к литургии приснопамятного владыки митрополита Иоанна. Что и говорить, любили горячо псковичи «нашего дедушку»! Где-то на солее тихо читали часы, и сама атмосфера, наполнявшая собор, была очень напряженной, готовой разразиться ярким и значимым «От вос-   141   ток солнца до запад хвально имя Господне!

» Я стоял почти при входе в собор, поближе к ковровой дорожке, чтобы была возможность поближе увидеть владыку. Вдруг среди стоявших рядом со мной бабушек раздался шепот, который подобно волне прокатился по всему храму: «Печорские приехали!» Кто такие «печорские», было несложно догадаться, зная о близости к Пскову монастыря. Сначала прошествовал отец наместник, рядом с ним келейник, архидиакон, а затем как будто пролетело что-то, и возникло трепетное чувство света, теплоты, радости Меркурий (Иванов) и любви.

Это состояние в душе вызывал невысокий священник средних лет, в клобуке и мантии, с небольшой седой бородкой, в очках. Голова его была немного поднята вверх, как будто он хотел разглядеть кого-то в толпе. Он прошел среди людей так стремительно, что мантия походила на два несущих его крыла. Быстро благословляя народ, он «возлетел» в святилище, и, казалось, ничего не осталось уже от его вида в памяти, кроме необыкновенной чистоты и свободы в душе, только появилось доселе неизведанное чувство умиротворенности и гармонии.

Потом много раз я видел этого человека – и столь же стремительно ступающего, почти бегущего, старающегося успеть за отлаженным ритмом благовеста монастырской звонницы, и идущего размеренно, несколько устало, походкой степенного человека; видел его шествующим, опирающимся на трость. Я видел, как батюшка с трудом поднимался в собор, крепко держась за руку келейника.

Он был разным внешне, он   142   по-человечески старел. Но его появление, встреча с ним оставляла всегда то же самое ощущение – ни с чем не сравнимое чувство внутренней чистоты, любви и свободы! В студенческие годы возможностей бывать в обители у меня прибавилось, а вместе с этим и возможностей видеть старца. Вот он выходит через боковую дверь Михайловского собора78, где его уже ждет солидная группа людей.

Они такие разные – мужчины, женщины, старушки, девицы, дети и юноши. Кто-то знает, с кем ждет встречи, кто-то просто слышал об отце Иоанне. В их среде то и дело слышится шепот: «Он же святой... Прозорливец... Он мне всю жизнь изменил...» Мгновение – и батюшка уже спустился с высоких ступеней собора, люди обступают его плотным кольцом, тянут к нему руки, хотят только прикоснуться  – «Святой»!

А он просто, с улыбкой, но очень убедительно громко говорит: – Ну что вы! Что вы! Вон святой пошел – великой жизни! – И рукой показывает на совсем еще юного иеромонаха. – Все скорее к нему! И народ наш, «жадный до святыни», слушая его веление, мчался осаждать иеромонаха, рукоположенного несколько дней назад, а около батюшки оставалась небольшая группка людей, которых он обнимал, благословлял, целовал в голову и снова благословлял.

Они ждали именно его и с ним удалялись от собора, провожали до кельи, иногда ждали около нее, а иногда на Святой горке. С ними он говорил, ими он руководил, им открывал волю Божию, но не как Моисей, сходящий с Синая, а как один из них самих – знающий досконально их   143   жизнь и нужды. А если быть точным, то говорил не он, а его любовь к тем, кто в нем нуждался. Он жил для них и ими.