Наступал 1917 год, судьбоносный для нашего Отечества. Надвигались невиданные потрясения и бедствия. Богу и Церкви воинствующим безбожием была объявлена война. И верующая Россия, чтобы сохранить для потомков Православие, приняла подвиг мученичества. Время это стало памятником исповеднической эпохи. Юный послушник воочию увидел самоотверженность и искренность веры, увидел верность Богу и Церкви тех, кого он по-детски глубоко любил. Детская вера повзрослела.

Одаренный от природы отзывчивым сердцем, он почувствовал, сколько горя вошло в жизнь дорогих ему людей. Чужая боль ранила его юную душу и порождала в ней сострадание, которое прижилось в сердце навсегда. Пытаясь понять происходящее, терзая душу сознанием пришедшей к людям беды, он со всей искренностью принимал на свои неокрепшие плечики скорби, обышедшие взрослых, и сам взрослел не по годам.

Только церковь   19   и послушания в ней сглаживали беспросветное напряжение действительности. Промыслительно совсем прекратились занятия в школе. Не до детей в это время было новому нарождающемуся в России порядку. И дал Бог Ване несколько лет самозабвенной отдачи себя ученичеству в церкви. Он стал штатным псаломщиком. Позднее отец Иоанн, вспоминая то время, говорил, что учили его не школьные педагоги, но духовные профессора, прошедшие искус суровой жизнью – уже пять лет бесчинствовало на Руси безбожие.

Прислуживание же в церкви приучало его к непринужденному и самостоятельному участию в жизни. Он полюбил храм и богослужение. Именно с этого времени проявилась в нем, одиннадцатилетнем мальчике, верность своим наставникам и беспрекословное повиновение уставам Святой Церкви и заповедям Божиим. В 1922 году в жизни юного послушника произошло событие, определившее его жизненный путь.

Два архиерея один за другим возложили на его главу руки. Случилось это перед самым их арестом. Для владыки Николая (Никольского)[5], епископа Елецкого, викария Орловской епархии, это был первый арест. Епископ Николай благословлял прихожан, прощаясь с ними перед отъездом. Он еще не знал, что завтра начнется его путь по мытарствам. Он стоял на архиерейской кафедре посреди церкви в полном облачении.

Последним в этом потоке людей был его посошник. На вопрос владыки: «А тебя на что благословить?» – Ваня неожиданно для себя выпалил: «На монашество!» Архиерей внимательно посмотрел на мальчика, помолчал, устремив взор в алтарь. Затем возложил руки ему на голову и произнес: «Сначала окончишь школу, поработаешь, примешь сан и послужишь, а в свое время непременно будешь монахом. Бог благословит!

» Эти слова запечатлелись на скрижалях юного сердца и до конца жизни руководствовали в ней.     …Архиепископу Орловскому Серафиму (Остроумову)6 уже третий раз предлежало сменить архиерейскую кафедру на тюремную камеру. Владыка Серафим тоже возложил на голову Вани руки, утверждая Божие благословение на его монашество. На фотографии же с изображением двух архиереев, участвовавших в этом судьбоносном благословении, он написал: «От двух друзей юному другу Ване с молитвой, да исполнит Господь желание сердца твоего и да даст тебе истинное счастье в жизни».

Позднее отец Иоанн свидетельствовал, что память об этом благословении надежно ограждала его при искушениях, неминуемо сопутствующих человеку в жизни. В клети сердца своего он стал монахом в двенадцать лет. Но от момента, когда он будет распростерт пред Отчими объятиями, его отделял еще жизненный искус в 44 года. А в далеком 1922 году, когда государство разрабатывало план по уничтожению Церкви, издав святотатственный декрет по изъятию   21   церковных ценностей, когда уже лилась кровь мучеников за веру, архиерейские руки и молитвы выпускали неоперившегося птенца в новый мир России, где не было места не только монашеству, но и христианству, в мир, восставший на Бога.

Но их любовь и надежда, вера и доверие Богу оказались бесстрашны пред разверзшейся бездной безбожия. Через год в жизни Ивана произошло, по его словам, еще одно важное событие. Первый раз побывав у московских святынь, он молился в Донском монастыре[7] на службе Святейшего Патриарха Тихона[8], только что освобожденного из заключения. Ваня подошел к нему под благословение.

Через десятки лет после этого события, в преклонном возрасте, вспоминая то далекое время, отец Иоанн говорил, что до сих пор ощущает тепло руки Святейшего на своей голове. Проявление Божией благодати Ваня чувствовал остро с раннего детства. Прикосновение Патриарха известило ему веяние Святого Духа. В десять лет Ванино сердечко безошибочно отметило святость приходского семейного батюшки отца Георгия Чекряковского[9].

О незримом присутствии владыки Серафима ему говорило чуткое к святыне сердце. Так Дух Божий с раннего детства наставлял Ивана истиной. Домашняя церковь Крестьянкиных жила Богом и ясными понятиями о цели настоящей жизни. Достаточно вспомнить трагический момент из жизни их семьи. Когда в 1922 году в России разразился небывалый голод, в доме их не нашлось ничего ценного, что можно было бы обменять на хлеб, кроме иконы Божией Матери «Знамение». Уже   пожаловали и скупщики.

Трезвый ум властно оправдывал необходимость распрощаться с семейной святыней, надо было кормить детей. А скорбь младших и туга, объявшая сердце мамы, вопреки человеческим суждениям, напоминали о Правде Божией. Ночное видение уходящей из дома Царицы Небесной положило конец терзаниям души. Решительное «нет» встретило пришедших за иконой людей. И на все доводы, самые убедительные и соблазнительные, звучало: «Нет, нет и нет».

Икона осталась дома, именно она сопровождала Ивана всю жизнь как родительское благословение. Вера вдовы и ее чад не была посрамлена. В тяжкое голодное время предстательством и покровом Матери Божией пришла им помощь. Уроки богопознания и молитвы являлись детям в примерах ежедневно. Позднее отец Иоанн воскрешал из глубин памяти опыт прожитой жизни и говорил уже своим духовным детям: «Слова назидают, примеры влекут».

  23   Пример мамы увлек сына на путь служения Богу. И это стало целью всей его жизни. Отец Иоанн бережно хранил письма и открытки, присланные ему из дома. С трепетом прикасался он к этим пожелтевшим листочкам. От них веяло давно забытым теплом. Кроткие, простодушные слова, трогательные обращения: «Милый мой Ванечка», «Дорогой мой сыночек».