Позднее отец Иоанн свидетельствовал, что память об этом благословении надежно ограждала его при искушениях, неминуемо сопутствующих человеку в жизни. В клети сердца своего он стал монахом в двенадцать лет. Но от момента, когда он будет распростерт пред Отчими объятиями, его отделял еще жизненный искус в 44 года. А в далеком 1922 году, когда государство разрабатывало план по уничтожению Церкви, издав святотатственный декрет по изъятию   21   церковных ценностей, когда уже лилась кровь мучеников за веру, архиерейские руки и молитвы выпускали неоперившегося птенца в новый мир России, где не было места не только монашеству, но и христианству, в мир, восставший на Бога.

Но их любовь и надежда, вера и доверие Богу оказались бесстрашны пред разверзшейся бездной безбожия. Через год в жизни Ивана произошло, по его словам, еще одно важное событие. Первый раз побывав у московских святынь, он молился в Донском монастыре[7] на службе Святейшего Патриарха Тихона[8], только что освобожденного из заключения. Ваня подошел к нему под благословение.

Через десятки лет после этого события, в преклонном возрасте, вспоминая то далекое время, отец Иоанн говорил, что до сих пор ощущает тепло руки Святейшего на своей голове. Проявление Божией благодати Ваня чувствовал остро с раннего детства. Прикосновение Патриарха известило ему веяние Святого Духа. В десять лет Ванино сердечко безошибочно отметило святость приходского семейного батюшки отца Георгия Чекряковского[9].

О незримом присутствии владыки Серафима ему говорило чуткое к святыне сердце. Так Дух Божий с раннего детства наставлял Ивана истиной. Домашняя церковь Крестьянкиных жила Богом и ясными понятиями о цели настоящей жизни. Достаточно вспомнить трагический момент из жизни их семьи. Когда в 1922 году в России разразился небывалый голод, в доме их не нашлось ничего ценного, что можно было бы обменять на хлеб, кроме иконы Божией Матери «Знамение». Уже   пожаловали и скупщики.

Трезвый ум властно оправдывал необходимость распрощаться с семейной святыней, надо было кормить детей. А скорбь младших и туга, объявшая сердце мамы, вопреки человеческим суждениям, напоминали о Правде Божией. Ночное видение уходящей из дома Царицы Небесной положило конец терзаниям души. Решительное «нет» встретило пришедших за иконой людей. И на все доводы, самые убедительные и соблазнительные, звучало: «Нет, нет и нет».

Икона осталась дома, именно она сопровождала Ивана всю жизнь как родительское благословение. Вера вдовы и ее чад не была посрамлена. В тяжкое голодное время предстательством и покровом Матери Божией пришла им помощь. Уроки богопознания и молитвы являлись детям в примерах ежедневно. Позднее отец Иоанн воскрешал из глубин памяти опыт прожитой жизни и говорил уже своим духовным детям: «Слова назидают, примеры влекут».

  23   Пример мамы увлек сына на путь служения Богу. И это стало целью всей его жизни. Отец Иоанн бережно хранил письма и открытки, присланные ему из дома. С трепетом прикасался он к этим пожелтевшим листочкам. От них веяло давно забытым теплом. Кроткие, простодушные слова, трогательные обращения: «Милый мой Ванечка», «Дорогой мой сыночек».

Видно, как постепенно менялся мамин почерк. Как удивительно красивые кругленькие буковки становились менее уверенными, свидетельствуя об уходящих жизненных силах. Но ее подпись была неизменной: «Остаюсь твоя мама». И она осталась в сердце сына навсегда: в его материнском проявлении к людям, в умении утешать человека как малого ребенка, в способности прощать и покрывать несовершенства своих духовных чад так, как может только мать.

Даже батюшкин почерк удивительно повторял материнский. Став в свое время многодетным отцом духовным, отец Иоанн говорил, что его сердце больше материнское, чем отцовское. Ушло в прошлое светлое детство, миновало отрочество, пришла пора юности – пора духовного становления и вступления в трудовую жизнь. Благословляя сына на самостоятельный путь, мама поведала ему, что он вымоленный ребенок, завещанный в дар Богу.

Святая великомученица Варвара приняла от Елизаветы Илларионовны плод ее материнских скорбей в самом раннем его младенчестве. «И трепетная материнская рука осенила повзрослевшее чадо… Дрожащий от волнения материнский голос произнес: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа», освещая неведомые еще пути предлежащей ему жизни». Так поведал отец Иоанн в одной из своих проповедей об этом важном в его жизни моменте.

И если в детстве он еще не осознавал вполне попечения о себе Промысла Божия, то после маминого откровения ему стали понятны и многие тайны его счастливого детства, и путь, на который Гос-   24   подь его готовил. Он впервые ясно почувствовал определенное ему от Бога духовное призвание, о котором было столько не понятых им ранее указаний.

Иван вступал в самостоятельную жизнь, зная и истинную цену добродетелей, и то, что составляет истинное сокровище жизни. Шел 1928 год. В стране была объявлена «безбожная пятилетка». Ее ознаменовало массовое закрытие церквей. На общественном горизонте бушевала разнузданная борьба с «пережитками прошлого». Власти не скрывали своей ненависти к «поповщине».

Воинствующий атеизм стал обязательным в Стране Советов. Религиозность юноши скоро привлекла к нему внимание. Жизнерадостный, самоотверженный и сосредоточенный в работе, ласковый и приветливый со всеми, он вызывал несомненные симпатии. Однако было одно «но», с которым не могло мириться руководство. Укоренившаяся в его сознании вера отвергала все соблазны атеистического общества.

Начались хитроумные попытки его перевоспитания, вплоть до насилия над совестью. Но он продолжал быть церковным человеком. И прямое столкновение с всесильным государством у Вани состоялось. На требование работать в воскресные дни, лишающее его церковной службы, оскорбленный в своем религиозном чувстве, он ответил отказом: «Я не причина вашей отсталости, я и не жертва ее ликвидации».