Вот тут как раз и возникает вопрос: а каким же образом элементы катехизации вводить в свое слово? Может быть, рассказывать о конкретных обстоятельствах, людях, случаях? Да, конечно. Жизнь – это лучший учебник. Думаю, те из нас, кто читал книгу «Живый в помощи» Виктора Николаева, прошедшего ад Афганистана и вынесшего глубокую живую веру, найдет там прекрасный материал для бесед о войне.

Не будем игнорировать и книгу «Отец Арсений», четвертая и пятая части которой говорят о войне. Есть прекрасные книги «Спаси и сохрани. Свидетельства очевидцев о милости и помощи Божией России в Великую Отечественную войну» и «Чудеса на дорогах войны». Да по существу, где смерть ходит по пятам, там и Господь и Его благодать. Что же – возникает новый вопрос – с ними лучше беседовать или житийные элементы пересказывать?

Общего рецепта, конечно, дать нельзя, потому что всему есть место. Главное – добиться, чтобы вас слушали и чтобы сердца молодых людей в воинском кителе, очень уязвимые, запрятавшиеся, как зайчик в расселину скалы, открылись навстречу вере. Что там у них на душе? Где их сокровенные думы? Почему они прячутся от всех? Ведь военная жизнь даже в учении очень грубая, а иногда циничная.

Я думаю, что речь идет даже не столько о риторике, сколько в целом о вашем восприятии человека и вашем способе общения с людьми. О том, чтобы ваши слушатели почувствовали в вас не дежурного лектора из общества «Знание», засланного казачка-катехизатора, но серьезного человека, знающего жизнь и высокого в нравственном отношении, поскольку мы имеем моральное право делиться только тем, что почитаем правилами жизни для самих себя. 5.

                 Беседа со скептиками, агностиками, неверующими и нецерковными людьми Священникам, проповедникам, катехизаторам нередко доводится беседовать с людьми неверующими и нецерковными, хотя это две совершенно разные категории; с людьми, почитающими себя убежденными атеистами, а также со скептиками, агностиками и прочими духовными гидроцифалами, то есть людьми, придающими слишком большой удельный вес своим мыслям, живущими больше поврежденным своим рассудком, нежели душою.

А если и сердцем, то заполоненным страстями. Кто бы они ни были, вы в данном случае волей-неволей вступаете в диалог с человеком иного духа. Какого иного? Не Святого. А что, все православные верующие – Святого Духа? В некотором смысле это, несомненно, так. Мы все одним миром мазаны. Правое представление о Боге, о мире и человеке, а главное, богооткровенные истины веры, принятые умом, делают человека открытым для принятия благодати Божией.

Она уже внедрена в нас в Таинстве Крещения. При условии правомыслия и соответствующей этому правомыслию деятельности, Божия благодать, как ручеек, журчит, мало-помалу умножая себя самое, превращаясь в поток, а затем и в безбрежное море даров Божиих. И хотя бы мы были христиане никудышные, неключимые, однако общность духа, то единомыслие, к которому призывал и поныне призывает нас апостол Павел, говоря: дополните мою радость: имейте одни мысли, имейте ту же любовь, будьте единодушны и единомысленны (Флп., 2,2)

– такое единомыслие создает совершенно определенную атмосферу. Оно формирует даже время и пространство. Мне говорили, что теперь по данным современной науки весь световой день проходит за восемь часов. Точнее, двенадцать часов умещаются каким-то образом в восемь. Происходит ускорение, сжатие времени. Может быть, и так, трудно сказать. Однако когда мы молимся, когда мы беседуем о едином на потребу, тогда время замедляет свой бег.

Во всяком случае, оно обтекает наше сердце со стороны. А сердце, внемля Богу, дышит Вечностью, и это совершенно иное самоощущение, нежели у того, кто скользит вместе со временем, слоняется по временным задворкам, но не хочет заглянуть на небо, откуда взирает на него Господь. Итак, речь у нас сегодня идет о людях иного духа. В советскую эпоху их называли инакомыслящими, правда, в другом немножко смысле.

В те времена инакомыслие составляло предмет особого внимания КГБ. Очень интересно, что в курсах истории и философии советского периода все более или менее зараженные безбожием философы назывались свободомыслящими. А сама тенденция идти супротив Священного Писания и Предания называлась свободомыслием. Так, например, целые курсы прочитывались несчастным филологам, философам: «История свободомыслия в России».

Понимай, история всякого негатива, отступления от идейных основ христианства. Да, свободомыслие, метко подмечено. Ибо вера, прежде всего, проявляется в подчинении ума свету Откровения, или Богооткровенным истинам Священного Писания. Вера зарождается как раз в свободном подчинении рассудка сверхъестественным, иррациональным истинам Священного Писания.

Свободомыслие же есть блуждание мыслей, не встречающее никакого препятствия на своем пути. Мы говорим это не для красного словца, но для того, чтобы охарактеризовать умственное состояние, или состояние мысли, человека, смотрящего на солнце и говорящего, что солнца нет. Мысль людей чуждого духа, как отмечают опытные борцы с сектантами, скачет, словно вошь. А если хотите, подобно мустангу.

Сталкиваясь с людьми нецерковного духа, мы должны быть готовы к тому, что они по качеству своего мышления, особенно, когда завязывается спор, дискуссия, диспут, напоминают необъезженных лошаков, не к обиде их будет сказано. Это не ругательство – просто сравнение. Весьма поднаторевший в диспутах с сектантами отец Олег Стеняев, уже знаменитый руководитель центра духовной реабилитации, а также диакон Андрей Кураев говорят, что сектант извивается, словно уж на сковородке, когда, вступая в словесный бой с православным человеком, оказывается перед необходимостью обсудить то или иное духовное положение, тот или иной тезис.

          По отношению к людям неверующим и нецерковным должно, наверное, в первую очередь вспомнить слова Спасителя, когда Он, обращаясь к Петру, сказал: Симоне, Симоне, се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу (Лк.22,31).Просеивают сквозь сито зерна - и они пребывают в таком хаотическом движении, проваливаются сквозь это сито, находясь во всеобщем сотрясении.