Тут во многом делу помогает опыт, накапливаемый в течение всей жизни. Особенно большой этот опыт у педагогов, перед которыми проходят дети  разной душевной организации, у священников, которые по самому призванию своему должны быть душеведами, и, естественно, у специалистов, эту область избравших в качестве своей профессии. Но мы сейчас не будем углубляться в эти дебри.

Скажем только, что Христова любовь или христианское восприятие, отношение к личности и есть тот мысленный, духовный свет, который помогает в общении с душевнобольными. Помните, у врача ухо-горло-нос специальная лампочка на лбу горит? Вот Христова любовь, христианское расположение к человеку, и есть духовно-мысленный свет, которым только и освещаются душевные недра болящих людей.

Этот свет христианской любви или сочувствия, сострадания, сопереживания – он единственный не ранит душу убогого человека. А что его ранит? А его ранит холодный взгляд психиатра, который смотрит и на здоровых людей сквозь зарешеченное окно схем: каким лекарством закармливать, какой укол вкалывать. Его ранит равнодушный взгляд психолога, который и личность воспринимает как совокупность составляющих ее условных и безусловных рефлексов.

Исстрадавшийся по сочувствию и любви немощный брат (а таковым каждый из нас может быть в тот или иной период жизни), отвращается от людей, зацикленных на самих себе - но ищет подлинно бескорыстного, жертвенного к себе расположения. Этого, увы, в наш прагматический век и днем с огнем не сыскать. В книжке, о которой я упоминал выше, пространно говорится о судьбе великого Гоголя, духовник которого не распознал типичного психического заболевания.

Рассказывается и об эпилепсии Достоевского, вопреки которой писатель трудился и с которой всю жизнь боролся. Есть ошибочное мнение, что именно эпилепсия сделала его гением, пророком, прозорливцем. Ничего подобного. Там объясняется, насколько различны симптомы этой страшной болезни, которая порой присутствует в скрытой форме и весьма многообразна в своих проявлениях.

Обыкновенному человеку и невдомек бывает, что иные реакции, мотивы, особенности поведения собеседников обусловлены живущей в них болезнью. И досадная наша ошибка, конечно, – воспринимать как здорового того, кто находится на крючке болезни и от нее страдает. И главное достоинство мудрого христианина, не говорю пастыря, в том, чтобы всегда учитывать фактор болезни и таким образом не потрафлять человеку, а с другой стороны, морально не уничтожать его.

Сказанное очень насущно в отношении рядового педагога, трудность положения которого заключается в том, что, в отличие от директора и школьного врача, он не всегда бывает посвящен в истории болезни современных детей. А они сплошь несут на Первое сентября большой букет врожденных болезней. И как часто многие недоразумения, конфликты, психологические и психические травмы дети получают от современных не вполне чутких, непрозорливых педагогов по этой самой причине – неосведомленности последних о трагедиях и драмах, связанных с рождением ребенка или благоприобретенных вследствие тех или иных несчастных случаев.

Итак, мы должны уметь замечать проявления психических отклонений в человеке, чтобы правильно ставить свой собственный диагноз и соответственно ситуации выправлять свое поведение и общение. Многие душевные и духовные недуги происходят от чрезмерно раздутого «эго» – самолюбия человека. Одна из типичных болезней – уход от мира, потеря остроты восприятия жизни и болезненная сосредоточенность на самом себе.

Человек становится не в состоянии забыть себя ни на минуту и весь поток впечатлений, всякое общение рассматривает в призме своего «я». Отчасти это и неизбежно – мы общаемся с миром и с людьми, раскрывая им душу и все взвешивая, анализируя  в глубинах собственного сердца. Но у людей душевнобольных эта проекция на себя самого гипертрофируется, что сразу чувствуется.

«Ах, как я страдала, когда получила извещение о кончине своей престарелой матери, находящейся в ближнем зарубежье!» «Вы не можете представить себе, как я мучилась в течение той злополучной ночи!» «У меня нет ни минуты покоя, пока мой сын в больнице. Я сама не своя, я лишилась сна!» И всегда, вместо реальных действий и заботы о близких, это бесконечное «я, я, я», возведенное на высоту Джомолунгмы.

Каждый человек, шагая по жизни, либо умаляется в собственных очах, увеличивая удельный вес своего внимания к людям, либо мало-помалу зарастает такой коростой эгоизма, что бывает уже не в состоянии пробиться сквозь скорлупу прагматизма и часто имеет лишь видимость внимания и заботы о людях, не желая отрешиться от себя самого, перестать нянчить самого себя, носиться с собою как с писаной торбой.

Конечно, чем менее в человеке жертвенности, внимания, любви, заботы, трудов, посвященных ближним, тем менее он бывает удовлетворен собою и жизнью, тем более он страдает. Тем больше страдает, чем больше обращен на себя. Вот почему такие благодатные профессии, как врач, учитель, священник полностью вас разворачивают в сторону людей и людских судеб, характеров.

Вы поневоле должны научиться понимать человека, слушать его, разбираться в людях, и мало-помалу через эти будничные труды, если только вы им не противитесь, но следуете требованиям вашего призвания, вас перерождают, переламывают и возрождают, в конечном счете, вашу собственную личность. Напротив, в известной степени опасными могут быть такие жизненные призвания, которые совершенно вас изолируют от общества и требуют от вас лишь мыслительных, ментальных операций, составления финансовых схем, но вовсе не приобщают к жертвенным трудам любви. Вернемся, однако, к нашей материи.

Человек, замкнувшийся на себе самом, начинает в гипертрофированном виде воспринимать все, что с ним случается. И это может быть началом душевной болезни. Действительно, человек нормальный, гармоничный, имеющий душевное равновесие, ответственность за жизнь все-таки в состоянии со стороны на себя посмотреть, сравнить свое горе и свою скорбь со страданиями, переполняющими этот мир, иногда улыбнуться, даже посмеяться над самим собой, а значит, и успокоить себя. «Эка невидаль!