Должны не столько говорить, сколько дышать миром и любовью к ним. Заключенные похожи на растения, которые из горшочков вылезли, но в силу скудости освещения остались чахлыми и бледными. Оживить их может только энергия чистой совести, мира, радости и любви, которою помазано Слово Божие. Конечно же, трудно приходится человеку, замкнутому в четырех стенах, вынужденному общаться с тремя-четырьмя товарищами по несчастью, питающемуся однообразной пищей, делающему ограниченное число шагов. Ну, это я огрубляю, конечно.

В зонах можно теперь и в футбол играть, и телевизор смотреть. Но все-таки, говоря с заключенными о духовных вопросах, конечно, нужно опираться на собственный малый опыт, говорить о Царствии Божием, внутри нас сокрытом. Заключенный, между прочим, весьма похож на пещерника, на столпника. Ограниченный затвором, он имеет прекрасную возможность изучать самого себя и отслеживать движения собственной души, вникать в помыслы, изучать страсти.

Конечно, сколько заключенных, столько и состояний, и положений. Вспомним, что в современной следственной тюрьме, в какой-нибудь Бутырке, в камере, рассчитанной на десятерых, сидит порой сто двадцать человек. На трехэтажных нарах спят по очереди. Время от времени мамы, приходя в храм, рассказывают нам, в каком переплете оказываются их милые дети, не отдавшие вовремя кредит или запутавшиеся в дурной истории, какие нечеловеческие, зверские, просто фашистские условия существуют в «бутырках», какие ужасы выпадают на долю бедных сопливых юношей, какую школу они там проходят.

Дай Бог им вылезти оттуда не с отбитой печенью и опущенными почками. И вот, находясь в таком аду, дай Бог верующему сердцу познать иной мир, к которому не может прикоснуться завистливое око или грязная рука – сокровенный мир души. «Душа моя – элизиум теней», – говорил Федор Тютчев. Действительно, есть в православии область аскетики, наука из наук, художество из художеств – слово о молитве.

О молитве внимательной, молитве сокрушенной, молитве непрестанной. Об этой молитве так убедительно и просто говорят оптинские старцы, особенно два отца Анатолия, старший и младший. Последний писал о молитве Иисусовой. Да все оптинские старцы были великими делателями молитвы, тот же преподобный Варсанофий Оптинский. Заключенным, находящимся в затхлом, вонючем пространстве, действительно хочется быть свободными, как птица, воспарить, как белая чайка над взморьем.

Предстоять Живому Богу пред Его Престолом тогда, когда вокруг свершаются всяческие непотребства, о которых и говорить-то в приличном обществе невозможно. Вот слово о молитве всего более утешительно для них. Как лестница духовного восхождения к Богу. Не скроем, сегодня в подавляющем большинстве писем, получаемых из лагерных зон и тюрем, содержится достаточно однообразный набор просьб, начиная с хозяйственного мыла и кончая перечнем лекарств.

И те, кто берется за переписку с заключенными, должны понимать свою ограниченность и не брать на себя слишком много. Сейчас в Богословском университете, надо сказать, накоплен большой опыт в этом направлении, есть даже курсы для тех, кто вступает в эпистолярный способ общения с осужденными. А если за дело берется лицо женского пола, то здесь случай особый.

Нужно понимать, что значит женский почерк для сидящего двенадцать лет в мужской колонии. Некоторые особы, не задумываясь, присылают свою фотографию, делать этого нельзя. А на просьбу описать словесный портрет, ответьте – потом в обмане покаетесь, – что у вас нет одного глаза, нижняя губа оттопырена, зубы приказали долго жить, глаза мутные, ничего не выражающий взгляд, характер такой, что и животные не выдерживают.

Действительно, зеки влюбляются в женского корреспондента, едва лишь увидят штемпель письма. Имейте в виду, что, когда приблизится конец их пребывания на зоне, они вам напишут: «Дорогая Шура, все бросил, еду к тебе». Будьте готовы, если одновременно трое приедут и позвонят в квартиру вашей мамы. Нет, это дело очень непростое. И поэтому, скажем, наши корреспонденты получают письма на адрес храма.

Нужно соблюдать особые условия, общаясь с заключенными. А все-таки это живые, трепетные сердца. Это человеческие души, у которых можно учиться покаянию. Переосмысление жизни иногда наступает не сразу. Но когда наступает – вы это понимаете, читая их признания, их исповеди. Мне до сих пор памятен рассказ одного старого лагерника, изведавшего все «прелести» уголовного мира и уже в среднем пожилом возрасте пришедшего к вере.

Он был крещен с детства, но не просвещен в церковных вопросах. И вот однажды его посетил Божественный свет. Он рассказывал, как почти что до вечера пребывал в сиянии Благодати Божией. Господь просветил его душу и даровал ему ни с чем не сравнимое блаженство. Он беседовал с Богом, как дитя, зрел Его Незримого, превратился, так сказать, в ученика Симеона Нового Богослова.

Этот человек, который толком никогда и не причащался и не исповедовался, совершенно переродился в мыслях. Потом его оставило это райское состояние. И он стал бороться с трудностями жизни на воле, испытывая искушение вновь быть затянутым в уголовный мир. Но успешно этому сопротивлялся, даже до сих пор. Потом он вновь познал силу дурных привычек.

Но то, как призвал его Господь, можно сказать, пригласив его на Фавор и дав созерцать Свой Божественный Свет, этого он забыть не может. Конечно, сколько людей, столько и судеб. Мы, священники, храним в своем реестре, в своей сердечной библиотеке много интересных историй, которые порой и нас самих многому учат. В заключение расскажу вам историю.

Один зек, очень скромный, освободился и приехал к нам на приход. Подошел к настоятелю, ко мне то есть, и говорит: «Батюшка, я вам писал письма, вы мне отвечали на них, спаси вас, Господи. Вы получили извещение о том, что я приеду? Я приехал». Ну не станешь же обижать человека. Ничего я не получал, ничего не помню, никаких извещений не видел. Много с кем мы в переписке состоим, всех не перечтешь.