Нужно понимать, что значит женский почерк для сидящего двенадцать лет в мужской колонии. Некоторые особы, не задумываясь, присылают свою фотографию, делать этого нельзя. А на просьбу описать словесный портрет, ответьте – потом в обмане покаетесь, – что у вас нет одного глаза, нижняя губа оттопырена, зубы приказали долго жить, глаза мутные, ничего не выражающий взгляд, характер такой, что и животные не выдерживают.

Действительно, зеки влюбляются в женского корреспондента, едва лишь увидят штемпель письма. Имейте в виду, что, когда приблизится конец их пребывания на зоне, они вам напишут: «Дорогая Шура, все бросил, еду к тебе». Будьте готовы, если одновременно трое приедут и позвонят в квартиру вашей мамы. Нет, это дело очень непростое. И поэтому, скажем, наши корреспонденты получают письма на адрес храма.

Нужно соблюдать особые условия, общаясь с заключенными. А все-таки это живые, трепетные сердца. Это человеческие души, у которых можно учиться покаянию. Переосмысление жизни иногда наступает не сразу. Но когда наступает – вы это понимаете, читая их признания, их исповеди. Мне до сих пор памятен рассказ одного старого лагерника, изведавшего все «прелести» уголовного мира и уже в среднем пожилом возрасте пришедшего к вере.

Он был крещен с детства, но не просвещен в церковных вопросах. И вот однажды его посетил Божественный свет. Он рассказывал, как почти что до вечера пребывал в сиянии Благодати Божией. Господь просветил его душу и даровал ему ни с чем не сравнимое блаженство. Он беседовал с Богом, как дитя, зрел Его Незримого, превратился, так сказать, в ученика Симеона Нового Богослова.

Этот человек, который толком никогда и не причащался и не исповедовался, совершенно переродился в мыслях. Потом его оставило это райское состояние. И он стал бороться с трудностями жизни на воле, испытывая искушение вновь быть затянутым в уголовный мир. Но успешно этому сопротивлялся, даже до сих пор. Потом он вновь познал силу дурных привычек.

Но то, как призвал его Господь, можно сказать, пригласив его на Фавор и дав созерцать Свой Божественный Свет, этого он забыть не может. Конечно, сколько людей, столько и судеб. Мы, священники, храним в своем реестре, в своей сердечной библиотеке много интересных историй, которые порой и нас самих многому учат. В заключение расскажу вам историю.

Один зек, очень скромный, освободился и приехал к нам на приход. Подошел к настоятелю, ко мне то есть, и говорит: «Батюшка, я вам писал письма, вы мне отвечали на них, спаси вас, Господи. Вы получили извещение о том, что я приеду? Я приехал». Ну не станешь же обижать человека. Ничего я не получал, ничего не помню, никаких извещений не видел. Много с кем мы в переписке состоим, всех не перечтешь.

Но ничего этого я, конечно, вслух не сказал. «Я рад, – говорю, – что вы прибыли. Дай Бог вам здоровья, какие ваши планы? Покормить, наверное, вас неплохо». – «Да не откажусь». – «Хорошо, вот вам приходской талончик, покушайте. А потом мы с вами поговорим». – «Нет, батюшка, я уж сразу. Еда – дело второстепенное. Не хлебом единым жив человек. (Они хорошие богословы.)

Батюшка, – продолжает он, – я еду сейчас в такую-то епархию и в скором времени буду рукополагаться. У меня уже есть устное благословение епископа». «Ну что же, если так обстоят дела – хорошо». (Но на самом деле человек, побывавший в зоне, вряд ли может получить рукоположение. Есть к тому каноническое препятствие. Будучи осужден внешним законом, он уже не имеет должного авторитета как будущий священнослужитель.

Должен быть человек с безупречной биографией. Раньше даже актеров и танцовщиков не пускали в батюшки). «Вы знаете, батюшка, – говорит он мне, – у меня и сны были соответствующие». – «Интересно». – «Вот, я вам только три сна расскажу». Я приготовился терпеливо слушать. «Первый сон был такой. Еще я находился в местах не столь отдаленных. Приснился мне преподобный отец наш Сергий Радонежский.

Смотрел он на меня с великой любовью, как монах на отрока Варфоломея с картины Нестерова. И говорит: «Ваня, будешь ты священником, и приход у тебя будет богатый». Говорю ему: «Да, Преподобный Сергий действительно милостив к вам, даже благосостояние вашего прихода определил своим словом». – «Батюшка, вы слушайте, что дальше было. Через месяц снится мне следующий сон.

Является мне в нем преподобный отец наш Серафимушка…» Так он как-то очень ласково и немножко запанибратски назвал преподобного Серафима. Святой в не менее восторженных тонах рассказал этому Ване о том, какой у него будет приход, после чего тот уверился, что надо уже с епископом договариваться, куда же можно будет его послать. «А вот перед приездом к вам, отец Артемий, – продолжал тем временем гость, – приснился мне весь Собор наших новомучеников и исповедников Российских.

Выступил вперед патриарх Тихон и сказал: «Поезжай к отцу Артемию, расскажи ему о своих снах и попроси обеспечить тебя на дорогу к епископу всеми необходимыми средствами для священнического служения, но только сам пока пусть ничего не покупает, просто передаст деньгами. Он не посмеет нас ослушаться, ибо мы предстоим Божьему Престолу и молим Господа за всю нашу Русскую землю.

Вот я перед вами, батюшка», – и стоит передо мною с невинным видом, и лицо у него прямо как у семинариста: бородка, симпатичный раздвоенный пробор, кудри, выражение благостное. Выслушав этот третий сон, говорю ему: «Либо ты, брат Иван, в великой прелести находишься, либо плут несусветный». Может быть, и не так строго я ему сказал, но примерно так.