Я бы так сказал, что умение донести свое слово, – это есть проявление уважения, даже более: любви к   своему слушателю . А сами мы очень любим, когда слово доносится до нас легко и свободно, когда нам не приходится напрягать наши бедные уши, когда слово ложится на сердце без усилия с нашей стороны. Мы это любим, мы это ценим, мы радуемся такой возможности, просто отдыхаем душой, когда кто-то с величайшим усердием, ненавязчивостью, деликатностью, любовью обращается к нам со словом.

Стало быть, это признак любви Христовой – так организовывать свою речь, чтобы она была не в тягость, а в радость слушающему. Вот идеологическое, духовное основание правильно устроенной речи: служение ближнему во славу Господа. Поэтому-то можно и приметить часто, что человек, мало уважающий аудиторию или мало присматривающийся к человеку как физическому лицу, а более о человечестве любящий рассуждать, не особо много времени тратит на размышления о своем слове.

Но говорит так, что слушать его приходится с величайшим трудом, и   это грех для проповедника. А добродетель для проповедника – это постоянное ощущение усилия, которое вы делаете над собой. Это, я бы назвал, усилие любви, потому что от любви к   людям вы тотчас переходите к желанию быть им полезным, вы цените их время, вы боитесь не оправдать их ожидания, вы понимаете ту ответственность, которую берете на себя, дерзая подняться на трибуну.

Если все вы это понимаете, переживаете и ощущаете, то вы отнюдь не потеряетесь, не замешкаетесь, не будете что-то бубнить, но вы так станете говорить, чтобы слово было исполнено жизни, а не смерти. Самый большой порок конференций и симпозиумов, и всяких чтений, и столов, круглых и   квадратных, что люди готовят интересные сообщения и доклады, но донести их до слушателя, очевидно, не хотят.

Какое-то обидное противоречие: трудился, как купленный раб, кропал свою работу, дергал цитатки, склеивал, разглаживал утюгом свой доклад. А так его преподносишь, как будто бы с тобой какой-то словесный выкидыш происходит, мертворожденное дитя. Не потрудится, ни души не раскроет, ни сердца не обратит, а только бу-бу-бу... И тему-то возьмет какую-нибудь: «Эсхатологическая проблематика в   писаниях святителя Феофана Затворника». Что может быть интереснее?

А так эту тему преподнесет, что ни лучика света, ничего. А только бу-бу-бу... Речь не идет о каком-то искусственном драматизме. А речь именно о том, чтобы форма соответствовала содержанию. Итак, ваш голос должен быть слышен всем в аудитории, в которой вы в данный момент находитесь. А аудитории бывают разные – маленькие, средние, большие. И очень большие бывают.

И вот говорящему нужно каким-то образом почувствовать, слышат его или нет сидящие и стоящие на галерке или в проходах, и   нужно найти то напряжение своего слова, ту громкость звучания, которая сделает нетрудным слушание слова. А если кто-то будет напрягаться, поворачиваться ухом, не потому что глухой, а потому что вы глухо говорите, то это уже грех для проповедника.

Стало быть, нужно и говорить как-то распрямившись да расправившись. И сила звучания у вас должна не здесь – в ротовой полости – формироваться, а из глубины естества извольте звук подавать. Образнее всего предоставить слово проповедника раскидистым деревом с   широкой кроной. Прекрасная зеленая листва радует взор, приветно шумит, когда путник проходит мимо.

Пичужки прячутся в ветвях да Богу песни распевают. Но крона не существует без ствола, а его-то и не видно. Ствол очень скромно себя ведет, но он-то и образует, собственно, дерево. Крона – это лишь украшение. И вот таким стволом и является то напряжение физическое, та готовность всеми быть слышимым, слышимой, то неестественное усилие, которое вы употребляете, вкладывая в ваш голос все старание.

А не так, как говорят доценты: «К этому вопросу мы еще вернемся в следующей лекции. Сегодня нас интересуют методологические основы преподавания схоластики в монастырях Каролинга XVII века». Любой учитель, который в   школе работает с детьми, тотчас и поймет, и раскусит, в чем тут дело. С чем он работает? Точнее, с чем или с кем? Если он работает с монографиями – это одно. Называется это: книжный червь.

Пробурился, в кокон свился, докторскую диссертацию защитил, и поехал отдыхать. А если он с людьми работает – это другое. Таким образом, крона, т.е. ваше слово, должно быть насыщено, должно иметь опору в этом усилии любви. О главном мы сказали. О стержне нравственном и физическом, необходимом для речения благого слова, а теперь давайте перейдем к листве, к осенению этого ствола, т.е.

собственно к   внешним приемам речевого искусства . Здесь по важности в техническом отношении надо, прежде всего, обратить внимание на артикуляцию, т. е., во-первых, на то, как вы произносите звуки, и, во-вторых, на то, насколько ясными слышатся ваши слова. Итак, звуки, которые образуются в устах человеческих. Конечно, в иных случаях, когда мы встречаемся с врожденными дефектами произношения, мы многое простим тому, чье слово дышит истинностью и глубиной.

Хотя древность предоставляет нам примеры неимоверных усилий, какие прикладывали к исправлению своей речи знаменитые трибуны. Например, всем известный Демосфен набивал рот камешками и добивался членораздельности звучания, произнося свои речи под шум волн. Лишь заходящее светило его слушало. И нам тоже не должно мириться со своими дефектами произношения. Этим делом логопеды занимаются.

Благо тому, чьи родители еще в детском возрасте обращали внимание на исправление таких дефектов. Ибо в зрелом возрасте уже намного сложнее научиться выговаривать правильно тот или иной звук, сложнее избавиться от звуковой кашицы, что десятилетиями постоянно варится в наших устах. Но все-таки безнадежных случаев нет. Господь через умелых врачей, равно и по нашим молитвам врачует все недуги.