Владимиров Артемий /Искусство речи/ Библиотека Golden-Ship.ru

Все это обнаруживает манера речи и, прежде всего, артикуляция. ЛЕКЦИЯ 11. ОБ ОШИБКАХ РЕЧИ И О ЧИСТОТЕ, ВЫСОТЕ И ПРОСТОТЕ СЛОВА Нынешнюю лекцию мы посвятим чистоте, высоте и простоте слова. Если бы нужно было придумать эмблему, создать зри­тельный образ нашего сегодняшнего размышления, то я бы вспомнил слова А. С. Пушкина: «А орешки не простые, все скорлупки золотые, ядра – чистый изум­руд...».

Слово – это «чистый изумруд», но его нужно еще извлечь из скорлупы. У русского поэта и скорлупа была золотая, а наше слово очень часто закрыто неко­ей темной скорлупой, шелухой, которая препятствует слушателю слово и при­нять, и оценить, и усвоить. Вот об этой шелухе-скорлупе мы сегодня будем гово­рить, дабы слово предстало перед нами ярким и простым, высоким и чистым.

Нас интересует именно устное слово, потому что к письменному слову предъявляют­ся иные требования. Итак, что же препятствует восприятию нашего слова аудиторией? Что ме­шает понять и, соответственно, принять его? Пунктом первым я бы назвал общую свойственную нам и особенно моло­дому поколению немощь, которая именуется расслабленностью. Расслабленность души, расслабленность тела, снижение тонуса, недостаток того творческого подъема, без которого сомнительно всякое служение, тем паче служение слову.

Дело в том, что в личном, дружеском общении мы, как правило, бываем расслаб­лены, раскованы. Говоря друг с другом, мы употребляем минимум усилий и произносим слова небрежно, нечетко, как бы усекаем их. Нашей молодежи свойственно «великий, могучий» русский язык упрощать и свою речь безжалостно комкать, делая ее какой-то сплошной аббревиатурой. Устная речь отличается от письменной тем, что в ней, на первый взгляд, без вреда проглатываются слоги, звуки, да и по законам орфоэпии в конце слова происходит естественное оглуше­ние согласных и редукция, то есть сокращение гласных звуков.

Носители русского языка понимают друг друга, затрачивая на это минимум усилий. Речь запанибратская, небрежная, вольготная, вальяжная совершенно неприемлема для служителя слова. Дело здесь вовсе не в отсутствии микрофона и не в каких-то по­сторонних шумах. Когда мы говорим о духовном слове – о слове, проникающем, по апостолу Павлу, до разделения души и духа, составов и мозгов (Евр., 4, 12)

, о слове, которое, как семя, призвано лечь на свежевспаханную почву нашего сердца, – то должны помнить, что к нему предъявляются совершенно особенные требования. Это слово, в сравнении с дружеским общением t ê te -à- t ê te , требует допол­нительных усилий. Хорошо об этом знать, чтобы с первых опытов публичных выступлений в аудитории, хотя бы она состояла из десятка человек, готовиться к произнесению слова.

Я веду сейчас речь не о теоретической подготовке, а о неко­торой волевой собранности. Недавно мне пришлось поделиться с молодыми пе­дагогами такой мыслью: провести занятие у современных школьников – это большой труд, и к нему нельзя подходить спустя рукава. Нынешняя молодежь, даже православные пяти- или шестиклассники, уже далеко не так боязливы, но гораз­до в большей степени расслаблены по сравнению с нами, когда мы находились в том же возрасте.

Тут как-то ко мне подошла воспитательница 7 класса нашей православной гимназии, где учатся симпатичные детки-подростки: «Батюшка, что нам делать? У нас присутст­вуют в классе воспитатель, учитель, еще один воспитатель – и мы не можем до­биться от детей тишины, той атмосферы собранности и покоя, без которых про­водить урок нельзя». Это наставники, которые, как правило, окончили богослов­ский университет!

Молодое поколение педагогов-богословов отличается извест­ной скромностью, робостью (преимущественно речь идет о девушках) и излиш­ним упованием на детскую сознательность. Им, конечно, не хватает способности показать если не педагогический гнев, то, по крайней мере, решимость навести дисциплину «железной рукой». И вот я, беседуя с педагогами, вспоминал, как, будучи молодым преподавателем, готовясь идти в класс, сам себе напоминал бок­сера, сидящего в углу ринга, напряженного и натянутого как струна, готового ринуться в бой.

В педагоге непременно должен чувствоваться этот тонус, бодрость и соб­ранность. Речь идет, конечно же, не об агрессии. Дети – это цветы нашей жизни, и мы не должны бестрепетно обрывать их, оставляя лишь голые стебли. Но мы говорим о творческой энергии, о педагогической целеустремленности, способно­сти в течение сорока пяти минут стоять на передовой и не показывать тыла про­тивнику, о нашей готовности что-то очень важное им преподать, что-то сокро­венное вложить в их расслабленные сердца.

Эта благая энергия есть некоторая психологическая установка, которую дети либо чувствуют в вас, либо нет. И если на вашем уроке царит распущенность или аудитория дремлет, когда вы читаете свой высоконаучный доклад, то это вовсе не значит, что вам должно отказаться, зачеркнуть в себе душевную мягкость и стать жестким. Это значит, что вы внутренне не собраны, в вас нет той струны, которая связует сердце и ум с Са­мим Господом (речь идет о педагоге-христианине).

Об этом нужно думать, к это­му нужно готовиться, чтобы не пожимать плечами и не разводить руками: «По­чему я не справляюсь, почему у меня ничего не получается, почему меня не слу­шают? Такой интересный материал, а дети, как муравьишки, расползаются у меня под руками». Кто-нибудь скажет, что школа – это специфическая аудитория, и не всякий катехизатор, миссионер и культуролог призван к общению с подростками.

Однако любая аудитория заслуживает, чтобы перед нею стоял лек­тор-проповедник собранный, сосредоточенный, знающий, что он хочет сказать, и бережно относящийся к своему и чужому времени, ценящий своих слушателей и таким образом проявляющий лю­бовь к ним. При наличии благого напряжения, в которое входит и подготовка к вашему слову, и стремление донести его, и понимание препятствий, стоящих на пути слова к сердцу слушателя, вы непременно ощутите Божие со­действие в вашем делании.

Я знаю многих опытных проповедников, которые умеют беседовать с ауди­торией на потребу их души и которые не любят перед людьми сидеть. Действи­тельно, когда ты встал, тогда тебе легче сражаться, ты ощущаешь себя воином на поле сражения, ты сосредоточен, ты всем и отовсюду виден и сам можешь уло­вить выражение глаз, смотрящих на тебя. Если за чашкой чая мы совершенно раскрепощены, то здесь, напротив, прилагаем усилия, образуя, формируя и отчеканивая каждое наше слово.