Ты стараешься быть услышанным и, как в начале речи, так и в конце ее, не расслабляешься, не желая, чтобы звуковые препятст­вия и помехи смазали, украли что-либо из того, о чем говоришь. Некоторые считают, что дыхание нужно поставить так, чтобы ты собою напоминал трубу органа в зале консерватории. Особое внимание мы должны уделять артикуляции, то есть произнесению звуков.

К сожалению, по большей части мы совершенно не осве­домлены в этой области. Между тем у каждого из нас есть артикуляционные по­грешности в произнесении отдельных звуков. Специалисты, которые прислушиваются к речи проповедника, сразу отмечают любые ошибки. Мы с вами воспитывались в такое время, когда логопеды индивидуальным образом в школе или в детском саду работали с детьми.

Редко бывает, чтобы ребенок все буквы произносит правильно, но если в частной жизни дефект речи не играет особой роли, то для оратора, диктора, проповедника это имеет весьма большое значение. Дело в том, что, когда мы говорим, будучи отделены расстоянием от аудитории, то любая неточность в произнесении шипящих, сви­стящих, взрывных звуков, накладываясь на это самое расстояние, глушит звуча­ние слов.

Согласитесь, неприятно слушать ту речь, которая требует дополнитель­ного усилия для понимания отдельно взятого слова. Само это затруднение, когда мы напрягаем слух и пытаемся уловить смысл небрежно произнесенной лексемы, является раздражающим фактором, который, как ложка дегтя в бочке меда, окра­сит в бурые тона самое светлое слово. Сейчас мы не говорим о вдохновенных проповедниках, лицах, славных на всю Россию своим благочестием.

Мы им все простим за их нравственную непорочную жизнь; в конце концов, «лучше дела без слов, чем слова без дел», – по за­мечательному выражению древних отцов. Но в порядке обучения, отбрасывая фактор нравственного авторитета проповедующего лица, конечно, можно и должно говорить о необходимости устранения означенных дефектов. И каждому из нас неплохо в этом отношении слушать критические замечания, которые тот­час посыплются как горох, едва лишь вы приступите к речевой практике.

Священнику в этом отношении непросто, потому что он вчера, может быть, сидел за комбайном или за компьютером, а сегодня должен и петь, и читать, и восклицать, и проповедовать – на все руки дока. Батюшки призваны быть и философа­ми, и рассказчиками, и няньками. И каждый оценивает их по-своему. Как говорит грузинский патриарх Илия II : «Священник – это лицо, постоянно просвечиваемое рентгеном тысячи глаз».

Поэтому иереям трудно впасть в головокру­жение от успехов благодаря множественным замечаниям, справедливой и не­справедливой критике, исходящей от многочисленных прихожан. Итак, мы говорим об особенно тщательно проговариваемом слове. И у ка­ждого из нас наверняка есть свои сложности в этом деле. Общая ре­комендация – больше обращать внимания на согласные звуки.

Согласные звуки – это опора, скелет, на котором держатся плоть и кровь гласных звуков. И ес­ли вы произносите слово смазано, не уделяя должного внимания соглас­ным звукам, то у вас речь превращается в кишмиш, салат оливье, где всякой звуковой твари присутствует по паре. К сожалению, будущие пастыри в семина­риях не изучают этот предмет и только методом проб и ошибок мало-помалу приходят к тому, что является достоянием опыта педагогов.

Мы, учителя, без большого труда вычисляем, имеет человек отношение к педагогической деятель­ности или нет, ибо по тому, как педагог с вами говорит, сразу можно определить степень его профессионализма. Далее. Одним из главных факторов устной речи, ее достоинства или недос­татков, служит интонация, то есть интонационная окраска, красочность или монотоннность вашего слова.

Интонация, на наш взгляд, вещь таинственная, потому что она, как и самое слово, выдает устроение вашей души. По интонации можно определить, что вы за человек, каковы основополагающие свойства ва­шей личности. И речь идет даже не о психологическом типе (кто вы – сангвиник, холерик, меланхолик), но о вашей духовной жизни. По интонации, по вашему слову можно догадываться о том, что происходит в сокрытом от человеческих очей храме вашей души.

Например, вы слушаете проповедника, который, едва начав говорить, обнаруживает неестественное воодушевление, прибегает к искусственному расцвечиванию слова, к патетическим завывающим интонациям, восполняя недостаток подлинной духовности. Если он заменяет духовную силу слова, как мы шутливо говорим, первомайскими призывами, если он хочет впе­чатлить аудиторию и привести ее в благоговение перед святыней лишь за счет интонации, без опоры на внутреннюю жизнь, то, ко­нечно, вы не сможете отделаться от впечатления деланности, мертворожденности подобного слова, даже при самом блестящем подборе свя­тоотеческих цитат.

Такое слово, даже произнесенное технически безупречно, все равно выдаст в говорящем внутреннюю непричастность к предмету речи. А так обыкновенно и бывает, ко­гда актеры с их поставленной речью, приятным, звучным, хорошо поставленным голосом, с их акцен­туацией (то есть умением выделить главную мысль) пытаются в православном фильме произносить за автора монологи, а вы, уже хорошо зная, что по чем, миритесь с этой искусственной постановкой дела. Аналогичный пример – клирос.

Сегодня почему-то некоторые считают, что если они восходят на правый клирос, то тотчас должны что-то из себя выдавить, притом совершенно неестественное и несообразное с обиходом, с подлин­но церковным пением. И действительно, очень часто бедный клирос, из кожи вон выле­зающий, является инородным телом по отношению к богослужению именно по­тому, что певчими усвоена манера оперного вокала, совершенно не подходящего для пения стихир и кондаков.

Печально, когда замутняется духовный смысл бо­гослужебных текстов из-за экстатической, основанной на внешнем эффекте ма­нере пения. Так бывает и у тех, кто работает с устным словом. Мне не хочется широко приводить примеры ложного риторического пафоса. Ведь даже само словосочетание «братья и сестры» может быть произнесено совершенно по-разному.