две Божественных литургии, ранняя в семь часов, а поздняя в   десять часов. Да. На грядущей седмице особых праздников нет…, – какая-то даже радость, что нет праздников, и ходить не надо,- а завтра… На самом деле это не так, потому что литургия - это такое событие, ради которого и приползти можно на четвереньках, как говорит преподобный Серафим: Хотя бы ты был весь изъеден червями, и то на литургию ползи.

А   тут не одна, а целых две литургии: ранняя и поздняя. На первой можешь исповедоваться, а   на второй причаститься, а можешь на обеих молиться, сначала на клиросе, а потом еще где-нибудь. Спаси вас, Господи! – искренно отвечает народ, потому что при антихристе-то будет уже не две литургии, а одна, да и то где-нибудь в подземелье; а тут целых две, какое богатство.

И вот такая патетика – это плохо, многие даже отмечают, что она была свойственна иным пастырям в период советской жизни, когда Церковь была скована по рукам и ногам во внешнем проявлении, и даже отдельные темы были исключены из проповеднического каталога: ни апологетической, ни обличительной, а только пересказ священной истории. По поводу интонации при пересказе священной истории тоже надо высказаться отдельно.

Вот вам пример: прочитано Евангелие, выходит батюшка, рассказывает: Мы с вами слышали сегодня, братья и сестры, повествование о воскрешении сына вдовы Наинской. Все вы хорошо знаете это повествование, которое содержится у   евангелиста Луки. Сын вдовы Наинской был сначала жив, потом умер, а когда умер, тогда Господь его и воскресил, о чем вы все слышали....

Это я, конечно, утрирую, но о   страшных чудесах Богочеловека Иисуса Христа какой-то обыденной интонацией повествовать – это, кажется, согрешать тем же фарисейством, которым согрешил известный служитель синагоги. Вот он, наверное, тогда и сказал: Приходите исцеляться во все дни, кроме субботы, с восьми утра до шести вечера. Зачем в субботу пришли с больными?

Исцеляться будете завтра, в первый день от субботы. А Господь говорит: Лицемер! – потому что кто же тут исцеляет, кроме Него, Господа? –Упавшую овцу или осла ты вытащишь, наверно.... Тут обыденная интонация – нам не друг, а   враг. А какою же должна быть интонация? Мне кажется, что интонационному богатству мы должны с вами учиться у мира Божьего.

Вот, пожалуйста, посмотрите на город, какое богатство красок и настроений даже в нашем смоге. Тут вам и голубизна небес, и легкое перистое облачко, а там где-то розовая дымка, и храм Христа Спасителя червонным золотом сияет и взоры наши утешает, а там где-то сзади красный, багряный убор осенних скверов и бульваров. Такая нежная гамма: и золото листвы, и темно-зеленые ели, и   бархатистые коричневые шишечки.

Да как между собой все сочетается, а вместе с тем и не сливается! И вот интонация, если она правдивая, если она органична человеку, если она исходит из недр души – безусловно, прежде всего, когда речь идет об устном проповедовании – более всего свидетельствует с   технической стороны о духовной жизни. Потому что, как мир многообразен и прекрасен и как мир нам никогда не наскучит (

даже человек умирающий, вроде бы, что ему уже надо? и то он не в силах расстаться с этим многоцветием земли), так многообразно и наше слово. Оно же тоже живописует, оно тоже на сердце полагает какие-то мазки, и наше слово должно отражать богатство внутреннего мира, мира сердца. А там ничего нет затверженного, ничего заученного. Православие – ведь это же не система ограничений!

И если уж древний грек какой-нибудь выходил на высоту Акрополя, смотрел на звездное небо - и вся греческая философия воплощалась не в   предложении, не в слове, а лишь в одном звуке, междометии: О-о-о! Как удивление перед миром: О-о-о.... А что же православный-то? Он что, «без божества, без вдохновенья, без слез, без веры, без любви»? И,   таким образом, как Бог является паки, несет нам пакибытие и дарует нам полноту жизни, так, стало быть, в слове богатство интонаций является первейшим средством к назиданию, освежению, услаждению, просвещению и прочим благодатным действиям на слушателя.

Обобщая пройденный материал, можно сказать, что интонация – это одно из лучших свидетельств опытности, равно как и неопытности проповедующего. Владение интонацией показывает не только человека живого, непосредственного, чуждого формализма, механичности в искусстве проповеди, но и человека, имеющего внутреннюю жизнь. Как бесконечно многообразный и красочный мир Божий являет нам втайне присутствие Бога, так и богатая, естественная, а   главное, правдивая интонация нашей речи имеет способность не только освежать и доставлять отдых слушателям, но и приобщать их к тем духовным сокровищам, которыми, как предполагается, владеет выходящий на помост трибун, оратор, проповедник, в   широком смысле – поэт.

Помните, мы говорили, что греческое слово «поэт», «поэзия» переводится как «действие, изменение». Поэт – это тот, кто изменяет мир. Именно такого поэта в   широком смысле хотят видеть люди в проповеднике слова Божия. Что еще можно сказать полезного об интонации? Мы обличили и сентиментально-мелодраматический пафос, обличили и монотонность, обыденность, всегда ложную, когда речь идет о   размышлении над Евангелием.

Кратко говоря, с помощью интонированной речи вы приобретаете себе друзей. Не размышляя же о воздействии интонации на психологию человеческую, вы из союзников делаете себе врагов. Остается, наверное, последний, очень важный вопрос. А как по существу прикоснуться к   тому богатству? Если так страшно сфальшивить и быть не подлинным в разговоре с людьми, то как овладеть этой настоящей, живой интонацией ради пользы дела?

Ведь в аудитории любой возрастной категории у нас есть возможность как победить, так и потерпеть поражение. С детьми, например, нехорошо сюсюкать. А это такая свойская, и потому привлекательная интонация – сюсюкание. Там такие богатые мелодические ходы: У-у, ты моя тютелька, тю-тю-тюлечка..., – и пошло-поехало. Или, когда раньше хотели пристыдить старшеклассников или студентов, то говорили с нажимом: Вы – комсомольцы!