Сейчас, конечно, все изменилось, однако мы не будем отрекаться от этого жанра, одного из самых интересных, увлекательных, глубоких и близких по духу к русской церковности. Попробуем проследить за интонацией в рассказывании сказки, за ее движением. «Ну что ж, дорогие друзья, сегодня вместо лекции я расскажу вам сказку. Хотите? – Да-а-а!

» Одна из сказок, которая прошла по первой программе телевидения (вы были маленькими и, наверное, ее не видели), триумфальным шествием прокатилась по нашей стране - это «Сказка о рыбаке и рыбке». Я рассказывал ее, будучи еще не пожилым священником, но немножко озорным и уже немножко освоившимся в общении с детской аудиторией учителем. Когда на меня устремились «юпитеры», то я сам себе сделал наказ не волноваться, думая, что со мной действительно общаются дети, а это не так уж трудно себе представить: при свете телевизионных прожекторов вы чувствуете миллионы глаз, устремленных на вас.

Так вот, перекрестившись и благословясь, я начал свою сказочку: «Жили-были...» «Жили-были» – этого оказывается уже достаточно, чтобы полностью вывести слушателей из атмосферы нашего сумасшедшего века . «Жили-были дед и бабка...». Интонация уходит вниз, вы понижаете голос, все настроились слушать что-то спокойное, задушевное и небезынтересное. «По большей части ...

– Вы несколько замедляете темп речи, как это бывает в сказках, говорите протяжно – это интонационное легато, – ...бабка сидела до-о-ма...». – Мы так не говорим, общаясь друг с другом, и так не читаем лекций, однако для детей нет ничего более заманчивого, интересного, чем погрузиться в подобную патриархальную атмосферу. «...Бабка сидела до-о-ма...».

– Может быть, у англичан, у французов дело обстоит по-другому, а у нас вот такой рисунок. «А утром, до того, как вставало солнце, старик отправлялся к синему морю. Шел он к синему морю, влача за спиною невод. И там, свершив утреннюю молитву, благословясь у Бога, начинал нелегкий свой труд. Волновалось море, шла волна за волною, а старик, засучив рукава, тянул на себя не-е-вод, говоря: «Ловись рыбка, малая и большая...».

Сколько потом вышло возмущенных статей! В «Комсомольской правде», в «Аргументах и фактах», в «Независимой газете»... Даже по радио «Свобода» знаменитая дама-поэт и публицист Юнна Мориц выступила в защиту русской сказки, чтобы оградить ее от «растлевающего влияния поповства». Средства массовой информации дружно накинулись на бедного батюшку, который решил детям рассказать сказку, как всякая няня или бабушка ее рассказывает, не слишком заботясь о буквальной верности подлиннику.

«Выплывала золотая рыбка, хвостиком в волнах прозрачных виляя. – Что тебе надобно, старче?» Я и сейчас размышляю, что бы это была за рыбка? И, кажется, понимаю: то был ангел Божий... Мы говорили в прошлый раз, что оснащенная правильной интонацией речь – это такая, в которой правильно расставлены акценты, выделена смысловая часть.

В речи, к которой вы хотите привлечь внимание, можно использовать, конечно, и жест («перст указующий»), и мимику (хотя батюшка – это не мим). И, конечно же, интонация сочетается с темпом речи. В этом как раз весь секрет риторической, т.е. украшенной устной речи, которая подчинена ясному доброму замыслу – запечатлеть в умах и сердцах слушателей значимые истины, но, по возможности, не заметно и ненавязчиво.

«Что же это была за рыбка, которая слышала и говорила? Теперь-то я понимаю, милые дети, это был ангел Божий...». Какой здесь рисунок? «Ангел» – интонация идет сначала вверх, потом вниз: «Божий». А затем – риторическая пауза – значимая смысловая пауза, которая для того и употребляется, чтобы слушатель вобрал в себя ваше слово, запомнил его, запечатлел в своей памяти и напитался всеми образами, ассоциациями, которые рождают это слово, вобрал в себя глубину смысла, стоящего за этими понятиями. «Смилуйся, государыня рыбка! Совсем мы со старухой обнищали. Давно уж Россия...

– это еще, помню, был Советский Союз, – отступила от заветов и преданий старины глубокой. Не видно в народе ни искры, ни вдохновения, а трудятся у нас лишь по привычке... ». Потом уже, лет пять спустя, приезжаешь куда-нибудь в Астрахань и слышишь: «– Батюшка, вы – наш батюшка! – Почему я – ваш батюшка? – Ну, как же?! Это вы тогда нам про рыбку рассказали.

Мой дедушка, дважды Герой Советского Союза, он ведь и в церковь никогда не ходил, а когда услышал про долю трудового народа, сказал: «Теперь, кажется, я готов, созрел. Пойду в храм!» Даже удивляться приходилось, как маленький рассказ про золотую рыбку могущественно воздействовал на население Советского Союза, которое уже к тому времени питалось невесть чем, благодаря телевидению, и вместе с тем, как чутко многие восприняли слово священника, завуалированное пушкинскими образами!

«Вот и моя старуха ничем не довольна, все ропщет и злится, плешь мне проела, не вижу я, чтобы сердце ее было спокойно. Не радует ее ни природа, ни лучи солнца, восходящего над землей, ни лунный свет серебристый, ни шум прибоя. Не хватает ей мыла и сала». – «Что ж, милый старче... » Меняется интонация, чтобы она не вконец убаюкала. В этой диалогической форме, конечно же, нужно прибегать к каким-то иным обертонам.

Иногда трудно бывает объяснить, что это значит. Иная резкость, иной тембр голоса... «...Что ж, милый старче...». Когда вы за старика говорите, у вас больше шумов в речи, какая-то дремучесть-скрипучесть, а вместе и умудренность жизнью, а рыбка – ангельское начало, больше должно быть звучности в голосе. Это не совсем напрямую имеет отношение к интонации, но вместе с ней изменение тембра в устной речи значит очень и очень много. «...Возвращайся, ступай поскорее. Пусть будет по твоему желанию.

Обретет старуха и мыло, и шампунь, и все, что нужно ей для гигиены женской». Поклонился старик, свернул свой невод тяжелый и отправился поскорей домой. Как-то встретит его злая бабка? А она уж стоит в дверном проеме, уперев руки костлявые в боки: «Ладно, видно, не зря ходил ты к синему морю. Наконец, я хоть голову свою шампунем яичным помыла. Но знай, всего этого мне мало.