Даже уничтожение зла бесплодно, если это уничтожение не есть проявление добра и не несет плодов добра. Жизнь людей стала в мире очень торопливой и   становится всё более торопливой; все бегут, все боятся куда-то опоздать, кого-то не за стать, что-то пропустить, чего-то не сделать. Несутся машины по воздуху, воде и земле, но не несут счастья человечеству; наоборот, разрушают еще оставшееся на земле благополучие. Вошла в мир диавольская торопливость (это словосочетание нужно запомнить), поспешность.

Тайну этой поспешности и торопливости (глубокомысленно замечает владыка Иоанн) открывает нам слово Божие в двенадцатой главе Апокалипсиса (вот это, наверное, самое глубокое, что можно узнать об ускорении прогресса XX века): И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и   власть Христа Его, потому что низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь.

Они победили его Кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти.   И так веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени (Откр. 12, 10-12). Владыка Иоанн подмечает: Вы слышите: на землю и на море диавол сошел в великой ярости, зная, что не много ему остается времени.

– Вот откуда это неудержимое, всё ускоряющееся круговращение вещей и даже понятий в мире, вот откуда всеобщая торопливость, и в технике, и в жизни – все более безудержный бег людей и народов. Царству сатаны скоро наступит конец. Вот причина веселия неба и тех людей на земле, которые живут небесным. Обреченное, предчувствующее свою гибель зло мечется в мире, будоражит человечество, раздувает себя до последних пределов и заставляет людей, не положивших на свое чело и сердце крестной печати Агнца Божия, безудержно все стремиться вперед и ускорять свой бег жизни.

Зло знает, что лишь в таком бессмысленном коловращении людей и народов оно может рассчитывать присоединить к своей гибели еще часть человечества. Затормошенные, куда-то несущиеся люди мало способны и рассуждать (это для нас важно!) об истинах великих и вечных, для постижения которых нужна хотя бы минута божественного молчания в сердце, хотя бы мгновение святой тишины.

Эти слова прямо относятся к искусству публичной речи. Затормошенные люди мало способны думать и рассуждать. О чем? – Об истинах вечных, для постижения которых требуется хотя бы мгновение святой тишины. И вот, друзья мои, если мы с вами нечто великое, святое, возвышенное (как в школе говорили, разумное, доброе, вечное) начинаем излагать в обычном мирском темпе – горе нам, ибо мы духовное соделываем душевным, небесное – земным, сакральное, священное – мирским.

И наши слова, хотя бы и были действительно посвящены Богу, будут отмечены диавольским поспешением. Именно это диавольское поспешение и воздействует более всего через око диавола – телевидение, где главный технический прием – смена кадров, хаотическая да еще со вспышками: нога модницы, какая-то табачная пачка, осклабленное лицо дяди Сэма, медленно несущийся жираф, поединок боксеров, лицо о. Артемия с бородой. Такой вот коллаж.

И ведущие, такие же любимые народом, как некогда Татьяна Миткова или Марианна Максимовская, под это мелькание комментируют: «В Италии министры сложили все портфели, кардинал Ришелье выразил ноту недоверия Ватикану, Пизанская башня наклоняется все ниже и ниже, на место происшествия прибыли специалисты…» – и пошло и   поехало. И вот, когда мы выступаем с духовным словом – горе вам, если вы задаетесь целью во что бы то ни стало, всеми правдами и неправдами, всем смертям назло выполнить учебный план: заключить души ваших слушателей в сетку, в решетку занятий, чтобы небо было расчерчено на эти клетки семинаров, лекций. Да... Ваша задача совершенно иная. Ваше-то дело какое?

– Поставить слушателя перед лицом вечности, чтобы душа ощутила себя первоклассницей в белом фартучке, с гладиолусами в руках нежно-розовыми, переходящими в молочный цвет там, откуда тычинки исходят; и чтобы такой ребеночек с широко раскрытыми глазами, с косичками, увенчивающимися тоже бледно-розовыми бантами, сделал бы шаг первый раз в первый класс.

А там бы, сложив ручки, сел не как студенты: в позе старухи из последнего действия «Сказки о рыбаке и рыбке», а вот так: ручки сложив и глазенки вперив в лицо учительницы. Но не той, которая, не дай Бог, скажет: «Дети! Сегодня на вашем первом уроке, уроке знания, мы пройдем всего лишь три главных слова, которые вы заучите наизусть: Родина, мама, Ленин». Это ужасно.

Здесь будет действовать сам Мефистофель. Ваша задача не выполнить учебный план, не пройти программу и не протопать по галерее русских писателей ногами в кирзовых сапогах, а ваше дело – ввести слушателя в царство Божественной правды и любви. Ваша задача в том, чтобы внимающий вам человек, как говорит Ф.М. Достоевский, возблагоговел пред святынею, чтобы он ощутил себя немощнейшим созданием, на которого устремлен взор вселюбящего Небесного Отца.

А это-то совершается под знаком вечности, а не в учебном процессе дурной бесконечности. Стало быть, вам потребен совершенно особенный темп речи. Какой? Который выведет слушателя из утомительного исторического, эмпирического контекста жизни. И у кого учиться? Конечно, у Матери-Церкви. Когда вы входите в   храм, то вас обымает царство Божественной тишины, священного безмолвия, мерного пения, на волнах которого ладья души человеческой несется к   пристани покаяния и бесстрастия.

И поневоле заглянувший в храм человек остановит свой стремительный бег; взор его, дотоле блуждающий, сосредоточится. (Замечу при этом, что никогда не нужно ругать тех, кто вошел в храм, не зная как стоять: боком, задом, передом.) То же самое, вероятно, призван свершать со слушателями проповедник, настоящий учитель, педагог. Взяв доверившуюся вам душу за руку, вы ведете ее неспешно, но и уверенно в то царство, где ничего не будет проклято, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но, по выражению Владимира Соловьева, сияет неподвижное солнце любви.

Ваш слушатель забудет, что есть время, пространство, забудет свои земные дела и даже мирские потребности. И после того, как вы его все-таки отпустите, сказав: «А об этом мы с вами поговорим в следующий раз, если Бог даст нам дожить до следующего занятия», – он, выйдя вновь в душный шумный коридор, унесет в душе своей нечто святое, подлинное, возвышенное, как будто бы крылья у него за спиною появятся, а   вместе с тем и чувство живейшей благодарности к вам как Божьему посланнику.