И если сеющий семя не будет волевым движением это семя бросать в борозду, то как оно прорастет? Сделай это, пока не поздно. Как ужасно будет опоздать в делании добра. Это действительно ужасно, мы священники, знаем, как ужасно С пустыми руками и с холодным сердцем отойти в иной мир и предстать на Суд Творца. Кто не поторопится сделать добро, тот его не сделает. (Очень важная мысль!) Добро требует горячности. (

Напомню, что проповедь называется «О семи горячностях духа».) Теплохладным диавол не даст сделать добра. Он их свяжет по рукам и   ногам прежде, нежели они подумают о добре. Добро могут делать только пламенные, горячие. Быть добрым в нашем мире может только молниеносно добрый человек. (С таким определением мы еще с вами не встречались «молниеносно добрый человек».)

И чем дальше идет жизнь, тем больше молниеносности нужно человеку для добра. Молниеносность - это выражение духовной силы, это – мужество святой веры, это – действие добра, это – настоящая человечность. Поспешности суеты и зла противопоставим доброту, горячность движения в осуществлении добра. Господи, благослови и укрепи! И дальше перечислены семь горячностей духа, которые, если кто их усвоит, наверное, приведут к святости. 1.

Быстрота раскаяния после какого бы то ни было греха – вот первая горячность, которую принесем Богу. 2. Быстрота прощения согрешившего пред нами брата – вот вторая горячность, которую принесем. 3. Быстрота отклика на всякую просьбу, исполнение которой возможно для нас и полезно для просящего, – третья горячность. 4. Быстрота отдачи ближним всего, что может их вывести из беды, – четвертая горячность духа, Богу верного. 5.

Пятая горячность: умение быстро заметить, что кому надо и вещественно и духовно, и умение послужить хоть малым каждому человеку; умение молиться за каждого человека. 6. Шестая горячность: умение и быстрая решимость противопоставить всякому выражению зла – добро, всякой тьме – свет Христов, всякой лжи – Истину. 7. И седьмая горячность веры, любви и надежды нашей, это – умение мгновенно вознести сердце и все естество свое к Богу, предаваясь в Его волю, благодаря и славословя Его за всё, т.е.

умение всем существом принадлежать Богу сегодня, в этот час, сейчас. Все существо свое вверить Ему. Здесь же, в этой проповеди, как мы уже читали вам, есть слова о том, что для постижения великих и вечных истин нужна хотя бы минута Божественного молчания в сердце, хотя бы мгновение святой тишины. Не о таком ли молитвенном безмолвии идет речь в Апокалипсисе, когда сидящий на престоле Агнец снял седьмую печать и сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса (Откр. 8, 1)?

Об этом молчании многие по-разному говорили. Например, святитель Феофан Говоров, духовник царской семьи, святой человек, говорил, что это молчание «как бы на полчаса» есть воскресение, возрождение России перед тьмой антихриста. Зло шумит, кричит, несется к царству мира, любви, духа, которое царствует в тишине. А мы с вами это высокое слово безмолвия как бы на полчаса спроецируем в область речевого искусства. Пауза.

Пауза действительно может и   должна быть говорящей . Отчего случается неуспех той или иной речи, проповеди, доклада, лекции? Оттого, что говорящий главные тезисы или истины своего выступления вам вверяет, не заботясь о том, чтобы вы прожевали предыдущие истины. Как если бы человек раскрыл рот, а ему туда – эклеры: один, другой, третий. Я в свое время смотрел французский фильм – страшный, хоть и комедия.

Там был некий кондитер, который не хотел платить мафии; и   они приехали, крутые ребята, как сейчас говорят. Толстяк-кондитер сидел и заикался: «А-а... а-а-а... monsieur , monsieur ... que voulez - vous ? (чего вы хотите?) Je ne vous sais pas (я вас не знаю), je ne vous sais pas ». А они ему в рот эклеры: один, второй, третий. До сих пор запомнилось. Он умер потом. Наверное, в десятом классе смотрел. Так же читаются сейчас доклады. Даже на духовную тему.

Подобное впечатление остается и от некоторых интервью. Он еще не ответил толком, и слушателям передачи мысль его еще не вполне ясна, а она, молоденькая корреспондентка, уже следующий вопрос задает ему. Ей не интересно, что он отвечает. Она не заботится о том, чтобы поддержать разговор, понять основную мысль собеседника и донести до слушателя. Нет, ей главное – выпустить на него всю обойму заготовленных ею вопросов, чтобы свою осведомленность и эрудицию показать.

А слушателю от таких «эклерчиков» только остается стонать: « A - a ... Madame , monsieur ! Que voulez - vous dire par la ? (что вы хотите этим сказать?), je ne le veux pas (я этого не хочу), je ne le veux pas !..» И, между прочим, тоже умереть можно от несварения желудка. А ведь есть прекрасные слова: «остановись, мгновенье!

» Такой договор был у Фауста с Мефистофелем: как только доктор Фауст настолько сильно привяжется к чему-нибудь земному, что скажет: Остановись, мгновенье, ты прекрасно! – так тут же Мефистофель утащит его душу в преисподнюю. И здесь, с одной стороны, страх тьмы перед глубоким вниманием человека к сущности событий, перед паузой постижения, перед остановкой, перед выходом из бесовского темпа развития событий.

А с другой стороны – страх перед молитвенным молчанием. Ибо что может быть прекраснее мгновений молитвенного предстояния перед Богом в тишине? Потому что перед этими святыми мгновениями силы адовы отступают, что и с Фаустом, в конечном счете, случилось, хотя эта история и затемнена несколько современными материалистическими интерпретациями. И у Горация есть замечательные слова: carpe diem , т.е.

лови, хватай уходящий день за подол, пока он не ускользнул; пользуйся моментом; умей провести остаток дня значительно. Или возглас часового: Стой! Стой, кто идет? И риторическая пауза точно дышит бессмертием. Она есть мощнейшее средство благого воздействия на нежные умы и сердца людей. И любая няня это знает. Знают даже какие-нибудь девчонки из третьего класса, которые, чтобы завладеть вниманием, рассказывают друг другу совершенно известные истории про черную-черную улицу, черный-черный дом и т.д. Это так называемая бытовая риторика.