Пауза действительно может и   должна быть говорящей . Отчего случается неуспех той или иной речи, проповеди, доклада, лекции? Оттого, что говорящий главные тезисы или истины своего выступления вам вверяет, не заботясь о том, чтобы вы прожевали предыдущие истины. Как если бы человек раскрыл рот, а ему туда – эклеры: один, другой, третий. Я в свое время смотрел французский фильм – страшный, хоть и комедия.

Там был некий кондитер, который не хотел платить мафии; и   они приехали, крутые ребята, как сейчас говорят. Толстяк-кондитер сидел и заикался: «А-а... а-а-а... monsieur , monsieur ... que voulez - vous ? (чего вы хотите?) Je ne vous sais pas (я вас не знаю), je ne vous sais pas ». А они ему в рот эклеры: один, второй, третий. До сих пор запомнилось. Он умер потом. Наверное, в десятом классе смотрел. Так же читаются сейчас доклады. Даже на духовную тему.

Подобное впечатление остается и от некоторых интервью. Он еще не ответил толком, и слушателям передачи мысль его еще не вполне ясна, а она, молоденькая корреспондентка, уже следующий вопрос задает ему. Ей не интересно, что он отвечает. Она не заботится о том, чтобы поддержать разговор, понять основную мысль собеседника и донести до слушателя. Нет, ей главное – выпустить на него всю обойму заготовленных ею вопросов, чтобы свою осведомленность и эрудицию показать.

А слушателю от таких «эклерчиков» только остается стонать: « A - a ... Madame , monsieur ! Que voulez - vous dire par la ? (что вы хотите этим сказать?), je ne le veux pas (я этого не хочу), je ne le veux pas !..» И, между прочим, тоже умереть можно от несварения желудка. А ведь есть прекрасные слова: «остановись, мгновенье!

» Такой договор был у Фауста с Мефистофелем: как только доктор Фауст настолько сильно привяжется к чему-нибудь земному, что скажет: Остановись, мгновенье, ты прекрасно! – так тут же Мефистофель утащит его душу в преисподнюю. И здесь, с одной стороны, страх тьмы перед глубоким вниманием человека к сущности событий, перед паузой постижения, перед остановкой, перед выходом из бесовского темпа развития событий.

А с другой стороны – страх перед молитвенным молчанием. Ибо что может быть прекраснее мгновений молитвенного предстояния перед Богом в тишине? Потому что перед этими святыми мгновениями силы адовы отступают, что и с Фаустом, в конечном счете, случилось, хотя эта история и затемнена несколько современными материалистическими интерпретациями. И у Горация есть замечательные слова: carpe diem , т.е.

лови, хватай уходящий день за подол, пока он не ускользнул; пользуйся моментом; умей провести остаток дня значительно. Или возглас часового: Стой! Стой, кто идет? И риторическая пауза точно дышит бессмертием. Она есть мощнейшее средство благого воздействия на нежные умы и сердца людей. И любая няня это знает. Знают даже какие-нибудь девчонки из третьего класса, которые, чтобы завладеть вниманием, рассказывают друг другу совершенно известные истории про черную-черную улицу, черный-черный дом и т.д. Это так называемая бытовая риторика.

Здесь с неизменным успехом используется пауза зловещая. Пауза может быть многозначительная: Позвольте предложить вам выйти... вон! Ведь и в природе перед началом грозы часто тоже тишина устанавливается как бы на полчаса (Откр. 8, 1). В воздухе воцарилась мертвая тишина, – пишут писатели, – не шевелился ни один лист, не видно было прибрежных ласточек, природа словно замерла. Тут на холме показался всадник... без головы. И пошло-поехало. Пауза может быть говорящая.

И пауза может быть, как мы уже видели, святая. Святая пауза возбуждает молитвенное устремление к Богу. Вообще, пауза заставляет человека мыслить, равно как и риторический вопрос. Да и попросту говоря, если вы хотите, чтобы от вашего слова что-то осталось, не торопитесь продавать за бесценок собранные вами тезисы и истины, умейте правильно акцентировать речь.

Так мы подошли к еще одной важной стороне речи, которую можно назвать акцентирование. Как и в каких случаях делать акцент, ставить смысловое ударение? Это очень важный предмет, потому что, действительно, в предложении слова несут разную смысловую нагрузку, и от вас зависит, в какой мере внимание слушателя откликнется на ту или иную вашу мысль.

Когда мы делаем ударение, то в действие вступают все перечисленные нами приемы: и интонация меняется, и темп, и звучность – всё меняется. Я убежден, что среди слушающих мою худость лиц женского пола не найдется ни одной (!) души, которая отважится после сегодняшней лекции закурить сигарету. Ни одной! Так это и запишите вы, магнитофоны. И вот, в   зависимости от той силы убеждения, которую внешне вы выражаете в слове, та же сила находится в воле человека.

Если ваша речь убедительна, если она дышит искренностью, то слушатель входит в состояние некой нравственной свободы, освобождается, хотя бы на время, от своих привычек. Особенно, если вы умеете не так топорно воздействовать, а высмеиваете порок. Не лиц захваченных пороком, но самый порок высмеиваете, показываете его смешные стороны. Убежден, например, что среди наших слушателей есть некоторые, которые, как и аз недостойный, не освободились еще от страсти чревоугодия.

О, какая это хитрая, какая это лукавая страсть! Что произойдет тогда, когда несчастный студент Богословского института, обезжиренный и обезвоженный, словно лошадка, почуяв снег, доплетется как-нибудь до родимой пятиэтажки? Едва лишь только бедная богословствующая душа взберется на свой третий этаж, как ножки сами собой начнут семенить, почуяв вечернюю трапезу, приготовленную мамочкой.

Вынув ключ, вчерашний ребенок, а сегодняшний студент долго не сможет попасть им в замочную скважину, потому что руки трясутся от непонятного чувства, о   котором сказано в пословице: Руки загребущие, очи завидущие. Дрожание всех конечностей тела, выделение ферментов питательных, некоторое помрачение взора. Благо, если студент сумеет вымолвить: Господи, помилуй! Как правило, и этого он не выполнит.