Итак, еще одно важное учительное для нас слово – это мера. Мера, которая должна соблюдаться при написании письма. Как же определить ее? Мерою для письма служит необходимость. Не надобно писать длинного письма, когда предметов не много; не надобно и сокращать его, когда предметов много. Иногда мне говорят: «Зачем писать такие длинные письма?

» А   как не писать, если человеку часто важен не столько ответ на вопрос, сколько внимание к   нему. Часто не сам ответ убеждает, но именно внимание, время, затраченное на написание письма, то тепло, какое в него вложено. Бывает и иначе, когда человек ждет краткого ответа по сути дела. А отвечающему хочется показать себя, свою осведомленность, начитанность.

Письмо тогда получается длинным, а до существа заданного вопроса так добраться и не удается, и адресату становиться скучно и тоскливо от такой переписки. Поэтому одним из показателей соблюдения меры является, прежде всего, понимание вопроса и четкость содержательного ответа на него. Можно сказать, что мера напрямую связана именно с пониманием сути.

А способность постигать суть, как следует из предыдущего нашего разбора тропарей, зависит от глубины духовной жизни отвечающего на письмо. А как ее измерить? Бог весть. Конечно, надо все время памятовать о спасении души адресата и своей собственной, а для этого каяться, причащаться и, безусловно, молиться. Молитва и рассуждение помогут соблюсти меру.

А как это конкретно получается, мы поговорим в следующий раз и будем учиться этому практически в   течение всего учебного года, отвечая на письма, которые приходят к нам в храм и на радиостанцию «Радонеж». А пока завершим это рассуждение о мере чисто техническим советом Григория Богослова: Чтобы соблюсти меру, необходимо избегать несоразмерности в том и   другом.

Следующий важный для нас совет святителя касается ясности: … а в рассуждении ясности известно то, что надобно, сколько можно, избегать слога книжного, а более приближаться к   слогу разговорному . Здесь особенность именно эпистолярного жанра. В докладе «слог книжный», вообще говоря, допустим, хотя это и не очень хорошо. В статье слог книжный допустим, а вот письмо должно приближаться к слогу разговорному.

Короче же сказать, то письмо совершенно и прекрасно, которое может угодить и неученому и ученому, – первому тем, что приспособлено к понятиям простонародным, а   другому тем, что выше простонародного. Если ты письмо пишешь слишком сложно, то человек неученый тебя вообще воспринимать не будет. А если написал слишком по-простонародному, то человек ученый будет на тебя смотреть как бы свысока, ему будет казаться, что ты его учить не можешь.

Таким образом, и здесь нужна своя мера: с одной стороны, близко к простонародному, а с другой – немного выше его. Потому что одинаково не занимательны – и разгаданная загадка, и письмо, требующее толкования. Если мы в   лоб пишем, не загадывая никакой загадки, не пытаясь осторожно, может быть, даже иносказательно выразиться, а с размаху рубим, что думаем; безапелляционно выдаем прямым текстом свое мнение – то это не занимательно.

Человек сразу будет сопротивляться такому давлению на него, такой «разгаданной загадке», такой неделикатности, бестактности. Но если мы напишем слишком сложно, со множеством всяких намеков, то это тоже не годится. Это еще поискать надо будет человека, который станет разгадывать ваши загадки. Т.е. и здесь тоже должна быть мера и в том, и в другом: с одной стороны, непрямое высказывание, а с другой стороны, не слишком запутанное, так, чтобы догадаться все-таки человек мог.

Если мера, касающаяся соразмерности писем, зависящей от глубины проникновения в суть явлений и глубины духовной жизни человека, соотносится с задачей « docere » и спасения души человека, то мера, касающаяся ясности, связана с привлекательностью письма, его способностью затронуть адресата, и, следовательно, соотносится с   задачей « movere ».

Тому, кто имеет власть над своими грехами, Бог даст и другого человека увлечь своим тонко продуманным и в меру определительным словом. Ну а дальше, естественно, и святитель Григорий Богослов подводит нас к решению третьей задачи, а именно « delectare » – приятности, усладительности речи при написании писем. Третья принадлежность писем – приятность.

А сие соблюдем, если будем писать не вовсе сухо и жестко, не без украшений, не без искусства и, как говорится, не до чиста обстрижено, т.е. когда письмо не лишено мыслей, пословиц, изречений, также острот и замысловатых выражений; потому что всем этим сообщается речи усладительность. Вот вам, пожалуйста, набор средств, помогающих сделать речь усладительной, кстати, не только в письмах.

Пословицы, изречения из Священного Писания, остроты и шутки, замысловатые выражения, в качестве которых могут использоваться стихи, цитаты из литературных произведений, строчки из песен, может быть, даже что-нибудь из студенческого фольклора или из приходского юмора: «Рыба, рыба, рыба-кит, он загадки говорит».  Однако же и сих прикрас, – продолжает святитель, – не должно употреблять до излишества.

Без них письмо грубо, а при излишестве оных – надуто. Ими надобно пользоваться в такой же мере, в какой – красными нитями в тканях. Запомним этот образ. Он и в газетах прошлых лет часто использовался: Через все его выступление красной нитью проходила мысль... о... необходимости перестройки.... Да. Красные нити, вплетенные в рисунок ковра какого-нибудь таджикского, придают ему нарядность и, действительно, веселят, радуют, услаждают взор.