Теперь для облегчения дальнейшего повествования пришло время разогнать «гностический» туман «богородичных» лжеоткровений и постараться упразднить излишние детали.

Итак, «марианский» Бог безлик и представляет Собой союз Мужского и Женского начала, которые, в свою очередь, образуют во времени три модальные пары. От цепи пар гностических эонов их отличает то, что предыдущая пара не столько порождает последующую, сколько «истощается», «втекает» в нее. «Я утверждаю: – несколько самонадеянно для догматиста заявляет «отец» Викентий, – по аналогии с догматом троического единосущия – Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой суть “одно” (ср. Ин.10,30) – единосущны и три метаипостаси Пресвятой Девы в некоем высшем единстве. Олицетворенная Премудрость, Богородица Мария и Дева Апокалипсиса едины таким же сверхличным единством». И хотя автор всячески пытается устранить подозрения связанные с ассоциированием сверхличного и безличного («сверхличное может быть и личностью, но не сводится к ней»), все же «сверхличное» – это когда «все личные структуры уже преодолены», «личный уровень превзойден», кроме того, в качестве единственного источника учения о «сверхличном» указывается дзен-буддизм, которому не знакомо учение о личности. Все это позволяет нам утверждать, что между собой «метаипостаси» каждого из двух божественных начал (Мужского и Женского) абсолютно тождественны, причем «третья метаипостась вбирает в себя и первые две в силу их глубинного единства». Таким образом, внутри божества намечено два типа единства. Первый тип – абсолютное тождество между модусами одного божественного начала. Для Мужского начала это – Творец, Отец, Сын или Христос, Новый Адам, Царь, Агнец, Жених, под которым подразумеваются и Христос, и Святой Дух, и, наконец, Христос-Эммануил. Для Женского начала – Святой Дух, София-Премудрость, Богородица, Мария, Новая Ева, Агница (или Невеста Агнца) Жена Облеченная в Солнце, Матерь Божия «Державная», Мать нового человечества и пр. Проиллюстрировать данный тип единства можно следующей цитатой: «Я есть другая ипостась Духа Святого, так что Оба Мы составляем единое целое. Как Сын в Отце и Отец в Сыне, Оба суть одно, неразрывны и святы в единстве, так Матерь Божия одно с Духом Святым». Мужской и Женский лики Божества не противопоставляются друг другу онтологически, как, например, мировые начала инь и янь в китайской философии, они единосущны, но при этом не сливаются, подобно собственным модусам («отец живет в сыне и сын в отце. И это связь большая, чем между мужем и женой»). Их самоидентичность обусловлена половой дифференсацией: «Тайна пола упирается в тайну взаимоотношений Христа и Божией Матери. Это, по сути, тайна ипостасей – одна из величайших в Превечном Завете Троицы». Их союз обозначает второй тип внутрибожественного единства – единства мужа и жены, являющихся «одной плотью»: «Не становятся ли одним муж и жена? И Мария, Невеста неневестная, предуготованная от века к Браку с Женихом, есть одно с Ним». В приведенном тексте Мария названа невестой исключительно как олицетворенное человечество: «Бракосочетание Иисуса и Марии в конце времен: Иисуса как главы церкви с предопределенным числом искупленных агнцев». «Божество – Жених, человечество – невеста. Божество – Христос, человечество – Мария» . Применительно к отношениям Божества и человечества говорится и об усилении во времени любви между Женихом и Невестой. Их взаимная любовь развивается, становясь все сильней и сильней и, наконец «достигнет апофеоза в конце времен, в канун преображения. Перейдя в мистический брак». Таким образом, Мария одновременно «сладчайшая Невеста и Супруга» Христа. Но, если говорить исключительно о взаимоотношениях между Маскулинным и Феминным началами Божества, то они априорно пребывают в состоянии мистического брака, иерогамии. В этом смысле Они уже не Жених и Невеста, а «совершенный образ супругов – Господь и Божья Матерь, Новый Адам и Новая Ева». «Бог сочетается узами особой любви с Премудростью-Марией». Причем, эта «особая любовь» имеет ярко выраженный эротический характер: «Царица одно с Ним с часа непорочного зачатия, и простерлась на успенском одре как невеста, жаждавшая абсолютного соединения и сочетания с Ним, еще и еще!..».

Уже сам факт введения в Божество Женского начала является вызовом для христианского богословия. Но идеологи БЦ пошли гораздо дальше, они обращаются ко всему миру с откровенно ньюэйджирским призывом: «Время исповедовать истинную веру в единого Бога – внеконфессиональную, недоктринальную, недогматическую. Время снять все различия, которые отчуждали людей». Кому же тогда поклоняются «мариане»? «Я есть тот, о Котором ничего нельзя сказать» – свидетельствует о себе обожествляемое ими существо. Но что же это за «Бог», о котором нельзя сказать ничего определенного – личный он или безликий, добрый или злой? А, если принять во внимание несколько застенчивое признание «марианского божества» «Азъ есмь, Который больше есть, когда Меня нет, чем когда Я есть», то становится абсолютно непонятным вообще есть оно или его нет? Нисколько не приближают нас к разгадке и «откровение» о том, что «божественная природа – чистая любовь» или о том, что «марианский» бог есть «Бог Любви, Огня и Света». Вполне очевидно, что любить может только существо обладающее личностью, а, как мы выяснили, «марианский» бог к таковым не принадлежит. Даже если вспомнить утверждение о том, что «Отец, Сын и Святой Дух – одно Лицо» и признать в этом «Боге» одну личность, все равно, ни о какой божественной любви говорить нельзя, т. к., выходит, что взаимная любовь между божественными Лицами – элементарный эгоизм и себялюбие! А упоминание об «огне» и «свете» с еще большей очевидностью указывает нам на первого себялюбца, некогда бывшем ангелом света – дьявола.

2. 2. Космология и происхождение зла.

2. 2. 1. Учение о божественном Сердце как о идее идей и мировой душе (космогония).

Христианская космогония устанавливает четкую субординацию между Богом-Творцом и миром, который «сотворил Бог из ничего» (2Макк.7,28; Ср.: Рим.4,17): Безначального Бога от тварного мира отделяет непреодолимая «онтологическая дистанция». То обстоятельство, что в «марианских» текстах Бога нередко именуют «Создателем, Зиждителем, Творцом», а мир – «творением» или, например, «тварью трепещущей» (вероятно, это скрытая цитата из романа «Преступление и наказание»: «тварь дрожащая») может создать иллюзию единодушия по этому вопросу идеологов БЦ с христианами. Но все дело в том, что закономерности, заданные «богородичной» теологией неизбежно должны привести к совершенно иной космологии. В данном случае сами «законы жанра» языческого мифотворчества уже предопределяют мотив иерогамии: наличие в Боге Мужского и Женского неизбежно предполагает их брак и космогенез как плод этого брака. Акт творения, т. о., превращается в порождение мира Божественной Четой – Отцом и Матерью. В этом акте Мужской модус, естественно, выполняет активную функцию: Он – «Отец всякой твари и Зиждитель всего сущего», Женский, соответственно, – пассивную: «Мать творения» бездейственно «стоит» при сотворении мира. Однако далее распределение ролей кардинально меняется и в процессе становления порожденного мира уже Феминному началу отводится более активная роль: «Я, – заявляет субъект откровения, – Архитектор сущего», «премудрая Художница», «Всеустрояющая», «всевластный Дух, устрояющий судьбы мира и каждой души отдельно», «Та, по мановению десницы Которой, созидаются целые миры». Маскулинному началу отныне отводится пассивная роль: «Примите Иисуса, покоящегося на Моих руках», «Господь любит Меня и, взирая на Мое Сердце-Зерцало, благословляет отраженный и запечатленный в нем мир». О чем здесь идет речь? В предыдущей главе мельком уже упоминалось о том, что у Христа и Марии общее Сердце: «Вы должны много богомыслить о Непорочном Сердце своей Святой Матери, сочетанном в одно с Пресвятым Сердцем возлюбленного Господа». «Два сердца Иисуса и Приснодевы, соединенные в одно» представляют собой «сообщающиеся сосуды». Значение сердца и сердечности в мировоззрении БЦ трудно переоценить. Как видно из приведенных выше цитат, во взаимоотношениях между Мужским и Женским началами Божества Сердце символизирует середину, сердцевину, точку соприкосновения двух начал: «сердце – инструмент соединения». Вообще религиозная символика сердца весьма глубока и разнообразна, чему имеется достаточно свидетельств. Но самое главное заключается в том, что «богородичная» догматика усваивает божественному Сердцу роль вместилища идеального мира. Ближайший аналог «марианского» Сердца – это гностическая плерома, т. е. полнота божественных сущностей. В силу того, что Сердце в равной степени принадлежит, и Мужскому, и Женскому модусу Божества, мы можем встретить два вида текстов. В первом идеальный мир усваивается Мужскому модусу – «Единому Богу», в недрах (синоним Сердца) Которого содержатся универсальные духовные законы или Христу, Который «в Своем царственном сердце-сокровищнице заключает печати, благодать, тайны Царствия», «вышние “логосы”, прекраснейшие, светлейшие образцы». Во втором виде текстов мир идей и прообразов ассоциируется с Женским началом: «Пресвятая Дева содержит в Своем Сердце новые Свои имена и ипостаси». В Ее «превечно-сущих недрах» содержатся «прообразы, совершенные идеалы, социальные системы, нравственные принципы и добродетели». Текстов второго типа намного больше, нежели первого. Это позволяет нам сделать вывод, что в вероучительной системе БЦ мир божественных идей или мировая душа («богорородичная» догматика не дает четкого различия этих понятий) в большей степени ассоциируется с Женской ипостасью. Вероятно, это обстоятельство обусловлено традиционной трактовкой феминного начала как душевного, сердечного («Господь – Дух, а Я – Душа», «Я – бьющееся Сердце Бога») и особо тесной связью рождаемого с Материнским началом. Здесь же следует упомянуть еще одну важную деталь: применительно к Женскому началу (Премудрости-Марии) Сердце очень часто именуется Лоном или Сердцем-Лоном, что само по себе весьма определенно свидетельствует о брачном космогенезе и лишний раз доказывает отрицание Береславским акта творения мира.

Вполне очевидно, что Женский модус Божества не растворяет в себе мировую душу, а лишь является «Олицетворенной Премудростью» (Ее Лоно служит «Домом Премудрости Божией») или «Софией Горней», в то время как «Сердце-Зерцало» содержащее и отражающее идеальный мир выполняет функцию «чертежной Софии» и, т. о. выступает как София Дольняя. По той же причине следует различать «Промысел Божий», «Промысел Святый» в собственном смысле от Марии, которая лишь являет собой «Десницу Божию», «олицетворенный Промысел Господень», в то время как «Промыслом» следует считать Сердце Марии. «Пресвятая Дева в Своем Сердце содержит все возможные имена и ипостаси, в Ней заключена вся история и полнота». В этом Сердце-Промысле, как в огромном компьютере запрограммирована вся мировая история, что неизбежно ведет к детерминированной предопределенности всех мировых процессов в соответствии с «математикой Промысла Божия». Согласно «марианскому» учению, мир похож на огромный часовой механизм. Вводится даже особое понятие «Часы Христа (или Креста)». Вероятно, сам лжепророк подсознательно чувствует несостоятельность своей космологической парадигмы, созвучной идеям пантеизма, деизма и материализма, но никак не согласующейся с православным богословием. Не случайно он сам признается: «Великим искушением для философов явилась [непреложность] закономерного и взаимосвязанного устроения Вселенной, причинно-следственных зависимостей в происходящем». Но, несмотря на все свои сомнения, Береславский все же поддался этому «искушению». Уже в своих ранних произведениях, написанных еще до «откровений» (в 1983г.) он развивает концепцию «Великой Машины». Эта Великая Машина запечатлевает «всю совокупную историю мира в целом и каждую отдельную судьбу». «Времена – лишь ряд незаполненных клеточек в табели Великой Машины. Должны совершиться такие-то события, прийти в мир такие-то предписанные души». Позже произошло наложение образов Сердца Марии и «Великой Машины»: Мария стала «небесной Мастерицей, вычислившей в Непорочном Сердце день и час нашего рождения свыше». Ее «Сердце – тончайший инструмент божественной Любви». После того, как Береславский стал называться «епископом», откровенно нехристианское учение о Великой Машине было необходимо «воцерковить». Ересиарх пошел по самому легкому пути, он просто перевел слово «машина» на церковно-славянский. Так появилось учение о «Колеснице». «“И увидел Бог Свет, что он хорош…” Этим Светом было сияние Колесницы Божией Матери – нетварный, невечерний Свет». Колесница становится неотъемлемым божественным атрибутом: «Царь мира на Колеснице» – буквально Deus ex mahina. Более того, Колесница в глазах идеологов БЦ приобретает самостоятельную ценность: «На небесах преображается Колесница Огненная» и порой даже вытесняет Божество: «И воссияла Колесница Божия, и три луча пошли от нее. Слева – три Престола Славы Троицы» или «Я есть Свет! Я – Колесница». Одним из наиболее часто употребляемых синонимов Колесницы является слово, взятое из греческой мифологии – «Эгида». Порой, упомянутая самостоятельность Колесницы-Эгиды доходит до откровенного произвола: «Державная Эгида Твоя вольна изменить решение: определенного направо прогнать налево и осужденного на вечную смерть причислить к роду избранных». А может быть именно Великая Машина является богом «Богородичного центра»?

2. 2. 2. Признаки пантеизма в космологии БЦ.