Во-первых, «наши страдания нужны, чтоб облегчить страдания Господа». «Прозрейте – и увидите Распятие Его, и предстанете перед Ним, и восскорбите о Господе, не о себе. За Христа страдайте и во Христе. Понимайте это буквально – пропитавшись Его голгофской мукой». А, поскольку у Христа и Марии общее Сердце, к тому же Мария «сораспята» Христу, то человеческие страдания нужны и ей: «Дитя Мое, освой новую для тебя науку – страдать в Моем Непорочном Сердце». Под страданием подразумевается самоуничижение и суровый пост: «Не становимся ли мы со-распятыми Ему единственно в непрестанном самоуничижении, самостеснении, посте всецелом и тотальном»?

Во-вторых, как уже было сказано, скорби необходимы для того, чтобы изгнать греховную субстанцию, которой пронизан весь организм человека и в первую очередь кровь. Под воздействием демонов кровь оскверняется, становится черной. Вот как это происходит: «Когда в человека вселяется множество злых духов, они принимают телесную форму (конечно, по попущению Божию) и, находясь в организме, откладывают там свои вещества. От этого образуются шлаки». В свою очередь «кровь неочищенная привлекает демонов, и бесы плавают по кровеносным рекам на своих ладьях и учиняют безобразия и шабаш». Таким образом, круг замыкается. Единственным спасением от бесовских «шлаков», как уже можно догадаться, являются скорби: «Скорби – сокровище неоценимое и средство к преображению внутреннего человека». «Грех искупается потом лица, как заповедал Господь: грех искупается слезами “Пот лица” очень полезен. Пот не спортивный – труднический, физический. Еще же полезнее пот духовный – покаяние: при искреннем горячем покаянии незримо выделяется пот из душевных пор. Поэтому святые отцы учат, что смирение заменяет труд: ведь при покаянии выходит тот же пот из пор, что и при тяжелом труде, но пот незримый, а с ним вся нечистота греховная». «Очистите души покаянием и тела воздержанием».

В связи с выше сказанным, весьма любопытной является практика ритуальных омовений. Так, например, насельники «богородичных» обителей в течение всего года начинают свой день с обливания холодной водой. «Воздухи земли осквернены, – предупреждает Береславский, – омывайтесь трижды в день. Сколько грязи налипает на ваши духовные тела! Не проходит и часа в мегаполисе, как духовный лик подвижника становится как измазанный сажей. Кто трижды в день будет омываться, тому дастся радость духа». Подобные рекомендации лишний раз свидетельствуют о пантеистическом мировоззрении идеологов секты, ведь вера в очищение души посредством очищения тела (смывания пота и шлаков) возможна лишь в том случае, когда граница между телом и душой, межу внешним и внутренним размывается. Кроме того, эта практика роднит БЦ с иудаизмом (Ср.: Мк.7,4-8; Евр.9,10) и иудохристианскими сектами.

«Марианская» аскетика предусматривает ряд суровых ограничений: в еде, сне, брачных отношениях и пр. «Ищи исторгнуть из себя начало тепленького через круглогодичное омовение в водных источниках, ночное бдение, жесткую лежанку, стеснение плоти (пост)». «Физическая стимуляция духовной энергии: поклоны, омовения ежедневные на святых источниках холодной водой, физический труд (ношение тяжестей на спине)». Вот, что в частности говорится о еде: «Ешь пищу самую простую»: «хлеб, вода, подсолнечное масло и сухофрукты». Береславский прибегает к «запрещенному» приему – ставит в пример для неофитов опытных подвижников-пустынников: «Постились ли в пустыне Святые Отцы и подвизались ли в молчании – и вы держите пост хотя бы до смерти ». Питание регламентируется очень жестко: «Двухдневный пост (среда и пятница на хлебе и воде) на новых землях. В мегаполисах необходимо воздерживаться от молока и мяса, от тучной ядовитой пищи». По слову преподобного Иоанна Лествичника, предписывать новоначальным столь строгие ограничения в еде является безумием. Это все равно, что «сказать малому отроку, чтобы он одним шагом взошел на самый верх лестницы».

А вот рекомендации относительно сна: «Спи в одежде. Когда снимаешь на ночь одежду – сам себя хоронишь, не ночное платье одеваешь, а погребальное! Не дай смерти жалить тебя через сон!». «Найди для себя наиболее приемлемый способ ограничить сон: поклонами (они внушают бодрость), рукоделием (способ, которым со сном боролись отцы-монахи), неудобной лежанкой, жесткой подушкой; наконец, заводи будильник, чтобы просыпаться через каждые полчаса». «Сколько спать? Не более 4 часов . Сон не глубокий, с перерывами на молитву. Час вздремнул (в одежде), встал на молитву, – и опять немного сомкнуть глаза – в неудобной позе, чтобы не было глубокого сна. Перед сном истово знаменуйся и прикажи душе, чтобы не смотрела снов». «Я запрещаю видеть сны». Единственным «законным» сном признается видение Страшного Суда! Своего рода пожелание спокойной ночи по-«мариански» звучит следующим образом: «Закрой глаза и спи. И да приснится тебе Божий Суд над миром».

Береславский постоянно обличает цивилизацию, которую именует «еврокультурой». В качестве «сатанинских благ» цивилизации резко осуждаются: кино, фото, магнитофон, машины, роботы, электричество, газ, химия и пр. Береславскому ненавистны даже элементарные бытовые удобства. Так, например, «стеленная постель – предрассудок цивилизации». Но самое главное, что им осуждается оседлый образ жизни как таковой. «Пророк» периодически рассуждает о достоинствах «странничества» и даже, от имени богини, приказывает своим последователям «бомжевать»: «Се Аз Мария повелеваю: покидайте дома свои, странствуйте и переселяйтесь ». Как это часто бывает в тоталитарных сектах, в БЦ новичков отрывают от социальной среды («ветхой» семьи, родственников, друзей) и помещают в коммуны. «Поставь желающим принять Слово условие: пусть в течение полугода не читают не одной книги, творят по пятьсот поклонов ежедневно, ограничившись внимательным и проникновенным изучением Евангелий и пением Псалтири». Обратим внимание, что речь идет именно о неофитах, «желающих принять Слово». Согласно глубокому убеждению «пророка», для преуспевания в аскезе необходима полная изоляция новичка от мира. Для этого он должен, «исследовав обстоятельства, тайно способствующие проявлению страсти: места, ближних, провоцирующих на нее, беспощадно отсечь побудительные причины». «Благословляю принявших живое Слово на затвор полнейший. Вдали от мира, не иначе, приблизитесь к Богу, и откроется рай внутренний через познание греха и сопричастный траур по Иисусу Искупителю».

Две тысячи лет назад Святой Дух открыл апостолу Павлу одну из характерных черт лжерелигий последних времен: «Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовски, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей, запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил» (1Тим.4,1-3). Сегодня эти пророчества с поразительной точностью сбываются на целом ряде сект и в частности на БЦ: «Следуйте чистоте во всем, – призывает Береславский, кстати, от имени Святого Духа, – Не вступайте в брак и не ядите скоромного». Если присовокупить к сказанному многочисленные цитаты относительно вреда от брачной жизни (напр., «Ветхая семья – храм сатанин с его поганым алтарем на чреве женщины-жрицы», – см. гл. «3. 1. 6. Брак»), то может сложиться впечатление, что единственным спасительным путем остается монашество: «Христианство возможно только монашеское».

Итак, основная идея «марианской» аскетики сводится к одному единственному принципу: «ищите скорбей». Подытожим этот раздел одной характерной цитатой: «Я не призываю Вас все забросить. Повторяю: внешнее – лишь следствие. Но опомнитесь, обезумейте от ужаса , устыдитесь себя».

3. 3. 5. От «грехоцентризма» к «светоцентризму».

Как уже можно догадаться, этот крайний ригоризм характерен в основном для раннего периода секты. В настоящее время он заклеймен как «грехоцентризм», чуждый истинному подвижничеству. Отныне «грехоцентризму» противопоставляется «светоцентризм». Данная оппозиция объясняется параллельным существованием двух аскетических традиций: «Святоотеческий мистицизм, – заявляет Береславский, – пронизан борьбой двух крайне несовместимых направлений: навязчивого грехоцентризма фарисейства, обычно облекаемого в институцианальные формы, и светоцентрического мировоззрения монахов-исихастов». Однако, если верить самим монахам-исихастам, следует говорить не о «двух крайне несовместимых направлениях», а о двух этапах на пути благодатного возрастания, причем этап покаянного плача о грехах должен непременно предшествовать этапу чистого созерцания. Так, например, преподобный Пимен Великий говорит, что плач это «путь покаяния, преданный нам Писанием и Отцами, которые сказали: плачьте: потому что другаго пути (ко спасению), кроме плача, нет». Преподобный Исаак Сирин вторит преподобному Пимену: «Слезы положены уму, как бы неким пределом между телесным и духовным, между состоянием страстным и чистотою. Пока не приимет человек сего дарования, совершается дело его еще находятся во внешнем только человеке, и еще вовсе не ощутил он действенности тайн духовнаго человека», а «не соделавшийся таким , – предупреждает преподобный Симеон Новый Богослов, – не может соединиться о Святым Духом; не соединившийся Ему, не может придти в видение и разум Божий». Но для ересиарха это не имеет никакого значения. Он продолжает развивать свое учение о «грехоцентризме» и «светоцентризме». По его мнению «грехоцентризм» опасен тем, что приводит к ложному представлению о Боге и пути единения с Ним – покаянии: «Страх смерти имей, целыми днями, – передразнивает своего мнимого оппонента лжепророк, – думай о смерти и бойся смерти. Можно ли на этом настроении стать святым? Целыми днями думай, что Бог – убийца, деспот, что Бог тебя приговорит к смерти, что ты умрешь страшной смертью, и будет Страшный Суд, и поэтому казни себя: мучай себя, всех ненавидь – одна сплошная злоба и ненависть к Богу». Это по поводу отношения к Богу, а вот о покаянии: «Прелестное покаяние, при котором Царство Божие закрывается, и грешника фиксируют на его собственных ошибках, постоянно углубляя его раны, превращает его в ГУЛАГовского агнца… Как следствие фиксации на грехах, приходит и ложная брань, поскольку демоны, которые одержат подвижника, не что иное, как духи, инспирирующие те самые грехи, которые умножает в себе подвижник, медитируя на них». «Это фарисейское отношение к человеку, заставляет человека говорить: я сор, мусор, пыль, должен поститься, умерщвлять себя…» (здесь для сравнения будет уместно вспомнить цитаты, приведенные ранее в настоящей главе «3. 3. 2. Покаяние»). В первую очередь обличительный пафос «пророка» направлен на православное монашество как на авангард христианского подвижничества: «Угрюмое монашество, учащее о том, что человек поврежден и надо умерщвлять себя, распинать, поститься, оскопляться , страдать мучиться, унижаться….». Если порой в новых опусах «пророка» и заходит речь о покаянном плаче, то эта добродетель принимает карикатурные очертания: «Св. Серафим Соловецкий: “Достояние наше – слезы умиленные”, – и протягивает стакан идеология! Распятие страстей – врата космические». Более того, страстность даже поощряется и становится целью «марианской» аскезы (если это слово здесь уместно), правда, страстность не совсем обычная, а мистическая: «Страсть остается, но страсть страстная: как безумие любви ко Господу! Жениху не нужна холодная бесстрастная невеста – напротив, горячая, пламенная, ревностная, страстная возлюбленная». Вот он идеал «богородичного» святого – страстная, разгоряченная, обезумевшая от «любви» женщина, эдакая вакханка! Такому образу «святости» соответствует и особый образ «аскезы» – т. н. «пост невесты»: «Святые знали иной, не фарисейский, небывалый для непосвященных сладчайший пост невесты. Христианский пост сводится к одному – единственному: “Жажду!..” – при открытом сердце». «Питание вышнею любовью совершается на непрестанном вздохе, озарении, томлении невесты». «Мистический смысл поста: томление любви». Вновь и вновь мы встречаем рекомендации к достижению мистической распаленности, страстной горячности. Это «непрестанный вздох» без выдоха, «жажда» без насыщения, бесконечное эротическое «томление»! В данном случае душевная (по святителю Игнатию, «кровяная») разгоряченность адептов БЦ выполняет функцию своего рода печи, в которую «пророк» постоянно подбрасывает все новые и новые порции своих графоманских писаний. Береславскому просто необходимо поддерживать этот «мистический» огонь в сердцах своих слушателей для того, чтобы его бред был воспринят. «Пророк» прекрасно понимает, что трезвомыслящий человек не оставит без внимания неразрешимых противоречий, курьезных неологизмов и прочих глупостей, столь характерных для его «откровений». Вот почему лжепророку нужны не слушатели, не ученики, а «страстные возлюбленные»!