Не было в нем гордости, и он не требовал себе большей чести, чем та, которая была дана ему от Бога, не искал славы и не завидовал более честному ангельскому естеству. Не было в нем пристрастия, не собирал он имений, ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней и чего-либо иного, что в настоящее время люди собирают с ненасытным желанием.

Не было в нем ярости; он не гневался, не злобствовал, не завидовал, не обижал и был праведным и святым; плотского сладострастия он не знал, к чревоугодию не привык, не думал о заповеданном плоде, дабы его вкусить, и не преступил бы никогда сам заповеди Божией, если бы не был прельщен врагом. Когда же он был прельщен и прогневал Создателя преступлением заповеди Его, то лишился прежней благодати; тогда он познал зло и стал к нему весьма склонен.

Тогда вошло в человеческое естество всякое греховное желание: гордость, пристрастие, лакомство, ярость, гнев, зависть и плотские вожделения. Стали люди, размножившиеся от Адама, гордиться и возноситься друг пред другом, собирать имения, завидовать друг другу, гневаться, яриться, обижать друг друга и бесчинно проводить свою жизнь в чревоугодиях и сладострастиях, "ходя-ще (как говорит Апостол)

по веку мира сего, в похотех плоти своея, творяще волю плоти и помышлений, и быша естеством чада гнева" (Еф. 2, 2-3), естеством, ибо привычка греховная в них как бы претворилась в естество. Как невозможно бывает изменить естественных нужд и потребностей, так неудобно отстать и от какого-либо греха тому, кто с ним в течение долгого времени свыкся.

В то время, в которое жили Евер и Неврод, среди людей уже умножилось всякое зло, и всякий грех в них утвердился, став как бы естественным явлением. Посему-то люди легче склонились не к доброму совету Евера, а к злому совету Неврода, как к естественной себе некой вещи, "бывше, — по Апостолу, — естеством чада гнева". Давал им Евер добрый совет — угождать Богу, а не прогневлять Его, но сие богоугождение им казалось какою-то странною вещью, ибо они не имели навыка в добрых делах.

Давал им Неврод противоположный совет, который не был угоден Богу, и они ухватились за него, как за привычное им дело, ибо они утвердились в богопрогневании, которое стало для них обычным. Так праведный Евер едва смог убедить свой род и отвести его от небогоугодного дела, а Неврод легко увлек за собою все прочие роды. Отсюда мы можем видеть, во-первых, то, что небогоугодный человек скорее послушает злого совета, чем доброго, и во-вторых, то что привыкший к некоторым смертным грехам не ужаснется совершить и многие другие смертные и богопрогневительные дела.

Злой скорее послушает злого, нежели доброго, ибо зло в большем союзе находится со злом, а не с добром. Доброе нравом своим настолько же отстоит от злого, сколько отстоит восток от запада, а злое подобному себе злу столь дружественно, сколь сродны тьма с мраком и болото с калом. Посему злой скорее и послушает злого, чем доброго. Удивляется святой Иоанн Лествичник тому, что мы, грешные, имея всесильного Бога помощником и святых ангелов Его пособниками, не легко склоняемся на добрые дела, а на какое-либо злое дело нас может легко прельстить один лукавый бес. Почему так?

Отказывается Лествичник исследовать причину этого. "Я,— говорит он,— о сем говорить не могу и не хочу" (Лествичник. Слово 26, гл. 133). Нам же кажется, что причина сего не иная какая-либо, как только вышеуказанная, а именно, что для человеческого естества, растленного прародительским грехом и лишившегося первого добра, зло стало как бы естественным, природным, ибо в нем человек и зачинается, и рождается: "В беззакониях,— говорится,— зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя" (Пс. 50, 7).

А в чем человек рождается, того с детства и желает, о том и помышляет, как свидетельствует и Писание, говоря: "Прилежит помышление человеку на злая от юности его" (Быт. 8, 21). Поэтому-то мы и не склонны к добродетелям, не слушаем добрых увещаний, а на злое дело весьма скоры. Сколь много добрых советов и полезных увещаний, наставляющих нас на добродетель, мы имеем в книгах пророческих, апостольских и святоотеческих, сколь много их мы слышим от духовных учителей, и мало кто из нас бывает послушлив, мало кто исправляется, немногие спасаются!

Для злых же дел не требуется многих учителей: если какой-либо один бес приступит и пошепчет, то тотчас ему грешник повинуется. Но и самое грехолюбное естество легко увлекает всякого к желанию своему, а дружба со злыми, какому злу она не научит человека? В большинстве случаев бывает, что один для другого служит бесом, поучая и прельщая друг друга на злое.

Кроме вышесказанного относительно повиновения людей совету Неврода, мы можем видеть также и то, что если кто войдет в греховный обычай, тот уже не боится Бога и не страшится совершать какие-либо богопротивные дела. Свыклись те люди со злыми делами, и не страшно им было сопротивляться Богу созиданием башни. Для нас же здесь пусть будет предостережение — не свыкаться с грехами, но скоро восставать от грехопадения.

Если кто однажды в какой-нибудь смертный грех впадет и не скоро восстанет от него с покаянием, тот легко вторично и в третий раз впадет в тот же грех; ибо страшно согрешить только в первый раз, но согрешивший однажды не ужаснется согрешить и во второй, и в третий раз, а повторяя много раз один и тот же грех, он решится и на более тяжкие грехи.

Причина же сего бесстрашия и дерзновения в повторяемых согрешениях та, что человек после своего первого падения не восстал тотчас же с покаянием. Есть такой вопрос: если бы Адам после своего падения в раю немедленно и в тот же час покаялся и просил бы со смирением и сердечным сокрушением прощения у Бога, то простил ли бы ему Бог его грех?

Отвечаю: несомненно, простил бы, ибо не милосердствовать об истинно кающемся грешнике не свойственно Божию благоутробию. Святой Дорофей говорит, что Господь Бог нарочито вопрошал Адама: "где еси?", давая этим ему повод к покаянию (то есть возбуждая его к покаянию), дабы он сказал: "прости!", чтобы можно было его помиловать (Слово об отвержении мира).