Но мне кажется, что история сия предлагает вместе людям душеполезный некий совет, научающий нас, что из многих страстей, поборающих человеческие помыслы, ни одна не имеет на нас такой силы, чтобы равняться ей с недугом сластолюбия. Ибо что и эти Израильтяне, которые показали себя не убоявшимися египетской конницы, победили Амаликитян, соделались страшными и после них следовавшему народу, а потом преодолели дружину Мадианитян,– и они самые внезапно, при одном воззрении на иноплеменных женщин, поработились сему недугу, и сим, как сказано, не иное что доказывают, а только то, что сластолюбие — такой наш враг, который с трудом поборается и преодолевается, который, одним своим появлением одержав верх над непобедимыми оружием, воздвиг памятник их бесчестия, стыд побежденных предав позору, при свидетельстве дневного света.

Сластолюбие в скотов преобразило людей, которых скотское и неразумное стремление к непотребству убедило забыть человеческую свою природу; и они не таят преступления, но величаются бесчестием страсти, утешаются скверною срама, подобно свиньям открыто, в глазах других, валяются в тине нечистоты. Чему же научаемся из сего повествования? Тому, чтобы, дознав, с какою силою вовлекает в зло недуг сладострастия, как можно дальше, от подобного соседства устраняли мы жизнь свою, и чтобы не мог, каким бы то ни было путем, прокрасться к нам этот недуг, подобный какому-то огню, одним приближением производящему губительное запаление.

Сему учит Соломон, советуя в книге Премудрости: Может ли кто взять себе огонь в пазуху, чтобы не прогорело платье его? Может ли кто ходить по горящим угольям, чтобы не обжечь ног своих? (Пр. 6,27.28); так как в нашей воле пребывать в бесстрастии, пока мы далеко от поджигающего нас. А если до того сблизились, что будем касаться этого палящего зноя, то огонь похотения внедрится в нас, и таким образом последует то, что и нога будет обожжена, и недро повреждено.

Чтобы вдали берегли мы себя от подобного зла, Господь в Евангелии, собственным словом Своим, как бы некий корень страсти, отсекает пожелание, возбуждаемое зрением, научая, что принявший в себя страсть взором дает путь болезни; потому что лукавые страсти, подобно заразе, как скоро однажды овладеют существенным в человеке, прекращаются только смертью.

Но думаю, что тем, которые целую жизнь Моисееву предложили читателям в образец добродетели, нет нужды длить слово. Кто напрягает силы свои к жизни высокой, тому и сказанное послужит нескудным напутием к истинному любомудрию; а кто изнемог для подвигов добродетели, для того, если написать и во много крат больше сказанного, не будет пользы от этого труда, разве только будет предано забвению то, в чем слово наше, по определению высказанному в предисловии, стоит твердо, а именно: совершенная жизнь такова, что никакое описание совершенства не останавливает дальнейшего преспеяния в оной, но непрестанное возрастание в усовершении жизни для души есть путь к совершенству.

Приведя слово к концу Моисеевой жизни, хорошо будет доказать, что сие данное нам правило совершенства несомненно. Ибо кто в течении всей жизни достигает большей и большей высоты столь многими восхождениями, тот не сомневался стать еще выше себя самого, так что жизнь его, подобно орлу, во всем, думаю, усматривается надоблачною, превыспреннею, парящею в эфире мысленного восхождения.

Родился он, когда Египтянами родиться Еврею вменялось в проступок. Мучитель по закону наказывал родившегося. Но Моисей не подчиняется губительному закону, спасенный сперва родителями, а потом и самими постановившими закон; и кому по закону надлежало стараться об его смерти, те приложили все попечение, не только о жизни его, но и о жизни славной, обучая юношу всякой премудрости.

После сего ставит он себя выше человеческой почести, преименитее царского сана, признав более могущественным и царственным, вместо звания царского оруженосца, и вместо царских украшений, иметь право стать на страже добродетели и величаться ее велелепием. Потом спасает соплеменника, низлагает же ударом Египтянина, под которыми в нашем последовательном обозрении разумеем мы врага и друга души.

После этого преподавателем высоких уроков делает безмолвие, и просвещает ум светом, воссиявшим из кустов. И тогда прилагает старание и соплеменников сделать участниками в дарованных ему свыше благах. При этом представил сугубое доказательство силы, карательное в разнообразных одна за другою последовавших казнях врагам, и благодетельное соплеменникам.

Пешим переводит через море многочисленный народ, не отряд кораблей приготовив для себя, но в Израильтянах для плавания оснастив веру. Немокренною делает для Евреев глубину, а для Египтян море — морем. Воспел и победную песнь, и путеводным был столпом, озаряем небесным огнем, устроял свою трапезу из снеди, подаваемой свыше, утолял жажду камнем, воздевал руки на погибель Амаликитян; и к горе приступает, услышал звук трубы, входит и во мрак, приблизился к Божию естеству, пребывал в горней скинии, придал благолепие священству, устроил скинию, исправил жизнь законами, напоследок, по сказанному, преуспел в войнах.

При конце своих преспеяний при помощи священства наказал непотребство: ибо сие дал разуметь гнев Финееса, обнаруженный им против страсти. В заключение всего этого восходит на гору упокоения, не сходит на дольнюю землю, к которой по обетованию обращал взоры стоявшими долу народ, не вкушает более земной пищи помышлявший о снеди дождимой свыше, но пребывая ввысь на самой вершине горы, как сведущий какой ваятель, преобразив себя в полное изваяние жизни, в заключение произведения со тщательностью прилагает, не конец, но венец делу всему. Ибо что говорит о нем история?

«И умер там Моисей, раб Господень, в земле Моавитской, по слову Господню; Моисею было сто двадцать лет, когда он умер; но зрение его не притупилось, и крепость в нем не истощилась» (Втор. 34,5.7). А из сего научаемся, что за столь многие преспеяния удостаивается тогда этого высокого имени — чтобы называться рабом Божиим, что значит тоже, как и сказать: он стал совершеннее всякого.

Ибо никто не возможет служить Богу, разве только тот, кто всех совершеннейшим сделался в мире. У Моисея и конец добродетельной жизни совершился «словом Господним». История называет оный кончиною, кончиною живою, за которою не следует погребение, не насыпают могильного холма, не оказывается потемнения в очах и истления в лице. Итак чему же научаемся сказанным?

Один конец иметь в виду в продолжение жизни, — чтобы за соделанное нами в жизни быть названу рабом Божиим. Ибо, когда преодолеешь всех врагов, Египтянина, Амаликитянина, Идумея, Мадианитянина, перейдешь чрез воду, озаришься облаком, усладишься древом, испьешь от камня и вкусишь пищи свыше, чистотою и невинностью положишь путь к восхождению на гору, и быв там, посвящен будешь в Божественное таинство при звуке труб, в неудобозримом мраке приблизишься верою к Богу, там обученный таинствам скинии и изучивший сан священства; когда соделаешься каменосечцем сердца своего, чтобы на скрижалях его Богом могли быть начертаны словеса Божии; когда уничтожишь золотой кумир, то есть, изгладишь из жизни похоть любостяжания: когда столько возвысишься, что соделаешься непреоборимым для Валаамова волхвования (