Думаю, что ты жаждешь узнать, что же произошло со мной после отъезда. Вот, я открываю это тебе. Время путешествия моего до Патр посвящено было полностью молитве и чтению Нового Завета. Я страдал, подобно Луке и Клеопе - двум ученикам Христовым! - шествующим в Эммаус. И они ведь изучали Священное Писание и, однако, что пользы! Письмена сии были сокрыты от них.

И не разумели они, как и я не разумел прежде. Но "открылись у них глаза" (Лука, глава 24, стих 31), как и потом у меня в Коринфе. Что скажу! Дивны дела Твои, Господи, и дивен Промысел Твой! Ведь я ехал домой, чтоб увидеть родных. Заболевши, остался в Коринфе. И здесь прозрел наконец - здесь обретши Христа, Машиаха, Спасителя Мира! Недостоин и я за греховность мою называться теперь христианином, но меня утешают благие слова, - их прочел я вчера у апостола Павла, - что Христос в мир пришел, чтобы грешных спасти (

Первое Послание к Тимофею, глава 1, стих 15). Я ведь тоже подобно ему ослеплен был враждою и злобой, но пришел Свет Христов - и прозрели мы оба... Вспомни дни нашей юности, наши мечты, Как учились мы разным наукам: Ты - ученью любви, я - ученью вражды, Ты был благости полон, я - гордого духа. О, фанатиком был я! Стыжусь вспоминать! Мне претил всяк, кто мыслит иначе.

От раввинов жестокость успел перенять, - И нуждаюсь теперь только в плаче!.. Боже мой, недоведома мудрость Твоя, Дивна милость Твоей благостыни! Ты пришел, чтобы грешных спасти - это я! Не отрини меня, не отрини! Таковы были мысли мои на пути к родным местам, где меня уже давно ожидали родители, которых по духу, по укоренившемуся ожесточению, нельзя иначе назвать, как христоборцами.

В Патрах я пересел на пароход, и вот тут-то мне довелось пережить, - о чем желаю искренне поделиться с тобой! - неведомое доселе тяжкое искушение. Внезапно во мне проснулась непонятное чувство, не знаю, как и назвать его: то ли необъяснимым испугом, то ли горьким стыдом. Я представил себе, как я, раввин, предстану внезапно перед родными новообращенным христианином.

Для единокровных моих это покажется страшным безумием. Ведь так сложилось исторически, к большому сожалению, что для верующих иудеев обыкновенно христиане представляются врагами. Я решил скрыть от них, что уверовал во Христа. Однако совесть моя с неумолимой настойчивостью противилась этому... Пароход приближался уже к пристани С. После краткой молитвы я взял в руки Новый Завет, открыл...

И к удивлению моему, - конечно же, неслучайно! - первыми словами, которые попались мне на глаза, были: "Итак, всякий, кто исповедует Меня пред людьми, того исповедую и Я пред Отцем Моим Небесным. А кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным" (от Матфея, глава 10, стихи 32, 33). Меня глубочайшим образом потрясли эти слова!

Они мне показались огненными, как бы горящими, а не запечатленными простыми чернилами на бумаге. Я не читал их, я их слышал, - и они до сих пор звучат в моих ушах!.. - Благодарю Тя, Боже Мой! - воскликнул я, - Ты не желаешь, чтобы уверовавшие в Тебя, были лицемерами, Ты отвращаешься трусливых и лжецов! Колеблющихся и нерешительных Ты изгоняешь из священного храма Твоего... Ты - Бог-Ревнитель!

Ты желаешь, чтобы последователи истины Твоей были искренними и бесстрашными... Я сошел на берег как бы совершенно обновленнным... Итак, отрицаюсь мудрости человеческой! И мне пришли внезапно на ум слова Цезаря: "A lea jacta esto!" - Жребий брошен! Победа! Победа!   Драма в семье. Исповедничество Исаака По прибытии моем к родным берегам вышли навстречу мне ожидавшие старушка-мать моя Ревекка, дядя Авраамий, архираввин израильской общины, два брата мои Барух и Мордохай и множество сограждан.

Мать горячо обняла меня, и я поцеловал ей руку. Затем всех поприветствовал, и мы вошли в город... С того дня начались невыразимые муки мои... Воистину положение мое было не из легких. Что делать?.. Притворяться, делать вид, что ничего не изменилось в моей жизни?! Страшно отречься Истины!.. Открыть все, не смущаясь?.. Я не знал, как поступить...

Но Тот, кто ведает глубину сердец наших, умилосердился надо мною и, видя смущение мое. Сам устроил все непредвиденным образом. Был полдень. Мы находились в гостиной, когда пришел в гости дядя мой архираввин Авраамий и двое из почетных и знатных представителей еврейской Общины. Среди общего разговора обращается ко мне дядя мой: "Почему задержался ты с приездом, Исаак?

Ведь согласно письму ты должен был приехать дней шесть или семь тому назад. Что же случилось?" - Совершенно верно, дядя, - ответил я, - уже 7 дней как я должен был бы уже приехать. Но вот случилось мне заболеть в дороге, и я прервал путешествие мое. - Где же ты был? В Афинах? - Нет, дядя, я остановился в Коринфе, ибо, подъезжая к нему на поезде, почувствовал, что уже не в силах продолжать путь. - В Коринфе? - переспросил дядя.

- Имеются ли там гостиницы и живут ли там наши братья израильтяне? - Иудеев в Коринфе нет, - ответил я, - однако меня с любовью принял в дом свой мой старый друг, - и я упомянул его имя: Николай. - Столько дней ты прожил в христианской семье? - воскликнул в потрясении дядя. - Раввин, ты вкушал запрещенную пищу гоев (яварим)? Я ответил ему в простоте, что не представилось другой возможности исцелиться.

И что меня, чуждого им по вере, они приняли с братской любовью, пригласили врача и даже купили лекарства, а также кормили, не скупясь, самой прекрасной пищей. - Должен Вам исповедать, - добавил я напоследок, - что именно благодаря их заботе я и получил исцеление, ибо по слову врачей болезнь была очень серьезной. - Странно! Очень странно! - воскликнули все удивленно.