Обычно «либералы» ссылаются на повеление Бога при Исходе из Египта: «Каждая женщина выпросит у соседки своей и у живущей в доме ее вещей серебряных и вещей золотых, и одежд, и вы нарядите ими и сыновей ваших и дочерей ваших, и оберете Египтян» (Исх 3:22 и 11:2).

Для святого Григория Нисского этот образ означает отношения церковных людей к светской мудрости; он видит тут повеление «заготовлять богатство внешнего образования, которым украшаются иноплеменники по вере. Ибо нравственную и естественную философию, геометрию и астрономию, и словесные произведения, и все, что уважается пребывающими вне Церкви, наставник добродетели повелевает, взяв в виде займа у богатых подобным сему в Египте, хранить у себя, чтобы употребить в дело при времени, когда должно будет божественный храм таинства украсить словесным богатством… Многие внешнюю ученость, как некий дар, приносят Церкви Божией. Таков был и великий Василий, прекрасно во время юности купивший египетское богатство, принесший его в дар Богу»61. Аналогично у Августина («Какими только богатствами не был нагружен, выходя из Египта, Киприан. Сколько богатств унесли с собой Лактанций, Виктор, Оптат, Илларий, не говоря уже о живых. Сколько их похитили греческие христиане!» – Августин . О христианской вере 2:40 и 2:18) и у многих других Отцов.

В святоотеческой письменности встречаются четыре версии ответов на вопрос о том, откуда могли знать истину небиблейские мудрецы. 1) они унесли с собой древние общечеловеческие религиозные предания и хранят их со времен вавилонского столпотворения; 2) в них сработала просто человеческая совесть62; 3) Господь проявил о них заботу и послал им философов также, как Он послал пророков евреям63; 4) они просто украли свои знания у Моисея, втайне прочитав Библию и скрыв источник цитат64.

Эти объясняющие модели65 позволили защититься от ригористов и дать культуре, созданной в античные времена, сохраниться в христианском мире и прорастать сквозь него, творчески меняясь в поле нового смыслового напряжения.

Обвинение в воровстве помогло спасти от казни. В истории много парадоксов. Бывает, что мистика защищает рационализм, и голос ангела велит изучать языческие книги: «Я слышал голос, который ясно повелевал мне, говоря: «Читай все, что попадется под руки, потому что ты можешь обсудить и исследовать каждую мысль"» (святой Дионисий Великий; III век)66.

Статус, который получило «внешнее знание» в средневековой христианской культуре оказался весьма высок – «служанка богословия». То есть не нечто терпимое, а прямо необходимое для христианской жизни. Вспомним, что средневековое общество есть общество иерархическое, и статус человека определялся тем, чьим подданным онсчитался. Тот, кто ухаживает за конями императора («конюший»), далеко на равен деревенскому пастуху. В Византии богословие считалось высшим авторитетом, перед которым склоняли голову императоры. Античные стандарты образованности были «приняты при дворе» этого высшего авторитета и тем самым обрели отнюдь не маргинальный и даже не частный статус. Нам неизвестно о существовании специально богословских школ в Византии, но университеты с преподаванием античных наук там были, причем и частные, и государственные67, и патриаршие.

Кроме того, модель средневековых отношений между богословием и наукой (госпожаслужанка), не стоит понимать слишком на современный лад. Сегодня при слове наука вспоминается прежде всего математика и естествознание. И тогда, конечно, диким кажется представить современных ученых в качестве прислуги для богословов. Однако, античная наука – это прежде всего филология , работа со словом: грамматика и риторика. Искусство читать текст, понимать его, обосновывать свое понимание (тут еще нужен анализ философских категорий и логика). Хорошим тоном считалось демонстрировать свою эрудицию, насыщая свою речь множеством аллюзий, явных и скрытых цитат из классических авторов.

Так ведь все эти умения и по сути своей является служебными. Они помогают людям понять друг друга. Именно об этом и говорит формула о «служанке богословия»: «И занятия греческой словесностью, отдай, как и подобает, на служение дерзновенной проповеди истинных догматов, мудрому созерцанию смысла Писаний. Ибо справедливо, чтобы мудрость духа, пришедшая свыше от Бога, была госпожой дольнего образования, как служанки, которая не должна гордиться напрасно, но привыкать к прилежному служению» (святой Амфилохий Иконийский. К Селевку)68. Кстати, сама эта формула восходит еще к иудейскому философу Филону69.

Итак, буквы христианская письменность взяла из античной типографии, но с их помощью составила свой и новый текст. Исследовать, сопоставлять, заимствовать можно что угодно – но быть при этом надо все равно самим собой.

«Христианство от грекоримской культуры избирает и воспринимает "свое", то, что принадлежит ему как "христианство до Христа" в языческом мире, подобно тому как магнит притягивает к себе железные опилки. Здесь следует говорить не о влиянии на христианство, но о вливании в христианство того, чему было естественно в него вливаться, силою внутреннего сродства»70. А поэтому можно говорить лишь о влиянии христианства на христианство же.

В этом отношении и самый факт влияния эллинской философии на церковную догматику получает совершенно новый смысл. «Он был не превращением христианства в эллинизм, а наоборот: обращением эллинизма в христианство» 71.

Душа строит свое тело – элементы могут разниться, но един устрояющий принцип. Термин душа тут надо понять по Лосеву – «душа как смысловое изваяние жизни»72. Однако надо иметь в виду, что, с точки зрения Отцов Церкви, не могло быть и речи – допущении влияния язычества на христианство. Не то, что специфично в язычестве, влияет на христианство, а то, что «общечеловечно». И речь идет о влиянии культуры, а не собственно религии. Те же авторы, что говорят доброе слово о языческой литературе, не находят добрых слов для языческих богов и обрядов.

Классическую формулу отношения православного богословия к языческой философии дал святитель Григорий Палама: «Мы никому не мешаем знакомиться со светской образованностью, если он этого желает, разве только он воспринял монашескую жизнь. Но мы никому не советуем предаваться ей до конца и совершенно запрещаем ожидать от нее какой бы то ни было точности в познании Бога» (Святитель Григорий Палама. Триады в защиту священнобезмолствующих. 1,1,12).