„Въ самомъ д?л?, разсмотри безпристрастно (хотя въ теперешнемъ твоемъ положеніи это значитъ требовать многаго): какое поприще могу я избрать въ жизни, выключая того, въ которомъ теперь нахожусь? – Служить – но съ какою ц?лью? – Могу ли я въ служб? принесть значительную пользу отечеству? Ты говоришь, что сообщеніе съ людьми необходимо для нашего образованія, – и я съ этимъ совершенно согласенъ; но ты зовешь въ П. – Назови же т?хъ счастливцевъ, для сообщества которыхъ долженъ я ?хать за тысячу верстъ, и тамъ употреблять большую часть времени на безполезныя д?ла. Мн? кажется, что зд?сь есть в?рн?йшее средство для образованія: это – возможность употреблять время, какъ хочешь. Не думай, однакоже, чтобы я забылъ, что я Русскій, и не считалъ себя обязаннымъ д?йствовать для блага своего отечества. Н?тъ! вс? силы мои посвящены ему. Но мн? кажется, что вн? службы – я могу быть ему полезн?е, нежели употребляя все время на службу. Я могу быть литераторомъ, а сод?йствовать къ просв?щенію народа не есть ли величайшее благод?яніе, которое можно ему сд?лать? На этомъ поприщ? мои д?йствія не будутъ безполезны; я могу это сказать безъ самонад?янности. Я не безполезно провелъ мою молодость, и уже теперь могу съ пользою д?литься своими св?д?ніями. Но ц?лую жизнь им?я главною ц?лью: образовываться, могу ли я не им?ть в?са въ литератур?? Я буду им?ть его, и дамъ литератур? свое направленіе. Мн? все ручается въ томъ, а бол?е всего сильные помощники, въ числ? которыхъ не лишнее упомянуть о Кошелев?; ибо люди, связанные единомысліемъ, должны им?ть одно направленіе. Вс? т?, которые совпадаютъ со мной въ образ? мыслей, будутъ моими сообщниками. Кром? того, слушай одно изъ моихъ любимыхъ мечтаній: у меня четыре брата, которымъ природа не отказала въ способностяхъ. Вс? они будутъ литераторами, и у вс?хъ будетъ отражаться одинъ духъ. Куда бы насъ судьба ни завела и какъ бы обстоятельства ни разрознили, у насъ все будетъ общая ц?ль: благо отечества, и общее средство: литература. Чего мы не сд?лаемъ общими силами? Не забудь, что когда я говорю мы , то разум?ю и тебя и Титова…..

„Мы возвратимъ права истинной религіи, изящное согласимъ съ нравственностью, возбудимъ любовь къ правд?, глупый либерализмъ зам?нимъ уваженіемъ законовъ, и чистоту жизни возвысимъ надъ чистотою слога. Но ч?мъ ограничить наше вліяніе? Гд? положишь ты ему пред?лъ, сказавъ nec plus ultra? Пусть самое см?лое воображеніе поставитъ ему Геркулесовы столбы, – новый Колумбъ откроетъ за ними новый св?тъ.

„Вотъ мои планы на будущее. Что можетъ быть ихъ восхитительн?е? Если судьба будетъ намъ покровительствовать, то представь себ?, что л?тъ черезъ 20 мы сойдемся въ дружескій кругъ, гд? каждый изъ насъ будетъ отдавать отчетъ въ томъ, что онъ сд?лалъ, и въ свои свид?тели призывать просв?щеніе Россіи. Какая минута!

„Но если я теперь не д?лаю ничего, то причина тому, по несчастію, слишкомъ достаточная. Я такъ разстроилъ свое здоровье въ нын?шнюю зиму, что всякое напряженіе ума для меня вредно. Н?которыя обстоятельства заставляютъ даже опасаться чахотки, и потому ?здить верхомъ, ходить, спать и прочее, составляютъ вс? мои занятія. Даже кофе, на который ты такъ нападаешь, долженъ я былъ пром?нять на шоколадъ a la sante. Трубка еще не покидаетъ меня, но это потому, что она мн? не вредитъ. Впрочемъ, образъ жизни моей весьма однообразенъ. Утро я провожу въ своей комнат?, читаю романы, стихи и все то, что не требуетъ большаго труда. Посл? об?да сплю, а ввечеру ?зжу верхомъ. Новыхъ знакомствъ не д?лаю, и видаюсь почти только съ Рожалинымъ, Полевымъ, Мицкевичемъ и Соболевскимъ, съ которымъ вм?ст? ?зжу по окрестностямъ Москвы. Вотъ теб? подробный отчетъ обо всемъ, что до меня касается. Над?юсь получить отъ тебя такой же. Если же ты собираешься скоро къ намъ, то оставь Титову зав?щаніе: не л?ниться. Онъ сталъ ни на что не похожъ”.

Въ начал? 1827 года, когда въ Москв? возобновились литературные вечера у княгини З. А. Волконской, на которыхъ бывалъ Кир?евскій, князь Вяземскій усп?лъ взять съ него слово написать чтонибудь для прочтенія, и онъ написалъ „Царицынскую ночь”. Это былъ первый литературный опытъ Кир?евскаго, сд?лавшійся изв?стнымъ многочисленному кругу слушателей и нын? впервые напечатанный. Весною 1828 г., когда Московскіе литераторы провожали у?зжавшаго въ Петербургъ Мицкевича, за ужиномъ, при поднесеніи ему серебрянаго кубка, И. Кир?евскому первому пришлось произнесть свои стихи въ честь Польскаго поэта. Въ томъ же году, онъ написалъ для Московскаго В?стника, издаваемаго его друзьями, Погодинымъ и Шевыревымъ: Н?что о характер? поэзіи Пушкина . Статья была напечатана безъ подписи его имени и только съ цифрами 9 и 11. Тогда же и Петръ Кир?евскій напечаталъ въ В?стник? отрывокъ изъ Кальдерона, переведенный имъ съ Испанскаго, и издалъ особою книжкою переводъ Байроновской пов?сти Вампиръ. Такимъ образомъ въ 1828 г. оба брата вм?ст? выступили на литературное поприще.

КЪ А. И. КОШЕЛЕВУ, въ 1828 г. Октября 1го.

„Получивши твое письмо 17 Сентября, я отложилъ отв?тъ до сегодняшняго дня, потому что р?шился писать къ вамъ, Петербургскимъ, только два раза въ м?сяцъ, 1го и 15, для того, чтобы писать, ибо иначе я в?чно бы остался при однихъ сборахъ. И такъ, ты не долженъ на меня сердиться за медленность отв?та и напередъ пріучи себя ждать 2 нед?ли, выключая экстренныхъ случаевъ. Я лучше хочу нав?рное писать изр?дка, нежели собираться ц?лый годъ – писать каждый день, т.е. я не хочу брать прим?ра съ людей, каковъ Кошелевъ. Нечего сказать, министръ на об?щанія! Хот?лъ писать часто и до сихъ поръ написалъ только одно письмо; хот?лъ прислать отрывки изъ своихъ сочиненій объ исторіи, и я ув?ренъ, и сочиненія и отрывки sind noch im Werden. Хот?лъ перевести Cousin, хот?лъ прочесть всего Гердера, и я дамъ руку отс?чь, что ты одного не кончилъ, а другаго и не начиналъ. Знаешь ли ты, отчего ты до сихъ поръ ничего не написалъ? Отъ того, что ты не пишешь стиховъ. Еслибы ты писалъ стихи, тогда бы ты любилъ выражать даже безд?льныя мысли, и всякое слово, хорошо сказанное, им?ло бы для тебя ц?ну хорошей мысли а это необходимо для писателя съ душой. Тогда только пишется, когда весело писать, а тому, конечно, писать не весело, для кого изящно выражаться не им?етъ самобытной прелести, отд?льной отъ предмета. И потому: хочешь ли быть хорошимъ писателемъ въ проз?? – пиши стихи. Я ув?ренъ, что Титовъ моего мн?нія. Что Шеллингъ любитъ поэзію и хорошо знаетъ вс?хъ древнихъ и новыхъ поэтовъ, – это изв?стно; но, читая его р?чь объ искусствахъ, нельзя сомн?ваться, чтобы онъ въ молодости не писалъ стиховъ. За то Кантъ, поручусь, никогда не прибралъ ни одной ри?мы; за то он? незваныя приходили къ нему въ его проз?; за то читатели Канта къ читателямъ Шеллинга какъ 5 къ 5000. Изъ всего этого сл?дуетъ: Кошелевъ, пиши стихи! Не будешь писать стиховъ, не будешь им?ть читателей, какъ бы твои мысли хороши ни были; сл?довательно: Кошелевъ, пиши стихи!

„Я ув?ренъ, что не только для усовершенствованія слога, но и для образованія ума и воображенія, для развитія чувства изящнаго (которое, какъ мы съ тобой знаемъ, есть начало, причина, м?ра и ц?ль всякаго усовершенствованія), сл?довательно для счастія жизни, для красоты жизни, для возвышенности жизни, необходимо писать стихи: и потому, Кошелевъ, пиши стихи!

„Ты в?рно согласенъ, что ч?мъ образованн?е челов?къ, т?мъ онъ лучше влад?етъ своимъ языкомъ; но развей эту мысль и ты увидишь, что въ ней самой заключается еще другая: ч?мъ лучше челов?къ влад?етъ языкомъ, т?мъ онъ образованн?е. Сл?довательно, опять возвратимся къ моему прип?ву: Кошелевъ, пиши стихи!

„Не думай, чтобы это была шутка, или что я пишу къ теб? объ стихахъ отъ нечего писать : н?тъ, у меня это кр?пко лежитъ на сердц?, и я считаю за долгъ говорить теб? объ томъ, что мн? кажется въ теб? недостаткомъ. Впрочемъ, если ты знаешь другое средство заставить себя заниматься языкомъ для самаго языка, тогда, пожалуй, можешь и не писать стиховъ. Но мн? всетаки лучшимъ средствомъ кажутся стихи, потому: Кошелевъ, пиши стихи!

„Перейдемъ къ проз?, т.е. къ моимъ занятіямъ. Съ твоего отъ?зда мои занятія состояли въ ничегонед?ланіи. Прожектовъ много, но л?ни еще больше. Не думай однако, чтобъ я не писалъ стиховъ; я часто ихъ д?лаю, хотя, разум?ется, никому не показываю. Но мое стихотворство не пом?шаетъ моей д?ятельности. Не знаю, отчего, мн? даже некогда и читать то, что хочется, а некогда отъ того в?роятно, что я ничего не д?лаю. Правда, я прочелъ комедій 200 посл? твоего отъ?зда, одну съигралъ, одну перевелъ, но мои прожекты объ Жуковскомъ, объ критик?, объ философіи въ Россіи, – до сихъ поръ все еще прожекты. На дняхъ нам?ренъ приняться за исполненіе. Между т?мъ много еще другихъ сочиненій – кандидатовъ, которые просятся въ комплектъ, но которыхъ я до сихъ поръ оставляю при особенныхъ порученіяхъ. А между т?мъ ты понимаешь, что они другъ другу м?шаютъ, перебиваютъ другъ у друга м?ста и пр. Но я буду писать, и скоро. Если бы ты зналъ, какъ весело быть писателемъ. Я написалъ одну статью, говоря по сов?сти, довольно плохо, и если бы могъ, уничтожилъ бы ее теперь. Но, не смотря на то, эта одна плохая статья доставила мн? минуты неоц?ненныя; кром? многаго другаго, скажу только одно: есть въ Москв? одна д?вушка, прекрасная, умная, любезная, которую я не знаю, и которая меня отъ роду не видывала. Тутъ еще н?тъ ничего особенно пріятнаго, но д?ло въ томъ, что у этой д?вушки есть альбомъ, куда она пишетъ все, что ей нравится, и, вообрази, подл? стиховъ Пушкина, Жуковскаго и пр., списано больше половины моей статьи. Что она нашла въ ней такого трогательнаго, я не знаю; но, не смотря на то, это одно можетъ заставить писать, если бы даже въ самой работ? и не заключалось лучшей награды.

„Кстати или не кстати: на другой день посл? твоего отъ?зда былъ у меня А. Н. съ своею поэмою. Я уговорилъ его не печатать ее, не сд?лавши н?которыхъ поправокъ; а поправки я ему задалъ такія, что над?юсь, будетъ работы по крайней м?р? еще на годъ. Мн? того только и хот?лось, ибо въ поэм? много хорошихъ м?стъ, но вся она никуда не годится. Ч?мъ больше онъ будетъ поправлять ее, т?мъ лучше, знаю, ты другаго мн?нія; но если ты хочешь спорить, то я возвращусь опять къ старому прип?ву: Кошелевъ, пиши стихи. Между т?мъ пиши письма. Сд?лай по моему, пиши р?дко и много. Отчего бы, наприм?ръ, не развивать теб? твои мысли объ исторіи въ письмахъ ко мн?! Мы будемъ спорить, толковать, и, право, это будетъ намъ обоимъ полезно, а всего полезн?е для твоего сочиненія, ибо это заставитъ тебя невольно больше и чаще объ немъ думать. Одно условіе: пиши безъ приготовленій, что въ голову придетъ, и въ томъ порядк?, какъ придетъ въ голову, иначе мн? в?къ не дождаться твоего письма. Такая переписка всего лучше познакомитъ насъ съ положеніемъ другъ друга; для насъ теоретическія мысли еще жизнь; наша опытность – опытность ума; покуда мы не будемъ богаче д?лами, ч?мъ мыслями, до т?хъ поръ, вм?сто вопросовъ о здоровь?, о жить?быть? и пр., намъ надо спрашивать другъ у друга: какія перем?ны въ вашемъ образ? мыслей? Отв?томъ на этотъ вопросъ мы скажемъ все. Въ старости будетъ у насъ другая переписка.

„Твоимъ мыслямъ о Cousin я очень радъ. Что ты говоришь объ его лекціяхъ, я то же думалъ объ его fragments philosophiques. Но я еще больше радъ тому, что теб? нравится Гердеръ. Не испорченность ума, какъ ты думаешь, но б?льшая зр?лость заставляетъ тебя предпочитать поэтическое сухимъ выкладкамъ. Самъ Шеллингъ – поэтъ тамъ, гд? даетъ волю естественному стремленію своего ума. Только необходимость принаравливаться къ ограниченному понятію читателей заставляетъ его иногда быть сухимъ. Но, мн? кажется, онъ въ этомъ ошибся: кто не понялъ мысль чувствомъ, тотъ не понялъ ее, точно также какъ и тотъ, кто понялъ ее однимъ чувствомъ. Но для меня непонятно то, что ты говоришь о пламенной любви Гердера ко вселенной . Что такое любовь ко вселенной? Ты чтото не то хот?лъ сказать.