— „Я был," сказал он, нна Голгофе, пред распятым Господом,—там, где была у ног Его Мария Магдалина." —Но это созерцание было только умовое. Созерцательная молитва походит на это, по забвению  всего н пленению в невидимый мир. Еще пример: старец приготовил себе трапезу в обыч­ный час, и стал помолиться; но восхищен был в созерцательную молитву и простоял в ней до сдующего дня, когда пришел в себя.

Отличительною чертою созер­цательной молитвы св. Исаак Сирианин поставляет именно выпадение из сознания всего окружающего и пленение в горний мир. По свидетельству его, ум до сего времени владеет собою, а когда вступит в созерцание или в созерцательную молитву, тогда уже никакой власти над собою не имеет. Этим они отличаются от показанных влечений внутрь, о которых идет речь, и в которых человек хоть не обращает внимания на все окружающее, но не совсем забывает его; оно не уходит из его сознания, и хотя подлежит действию высшему, но владеет собою, и сколько может помочь к продлению того состояния, столько же может и расстроить его.

Посему я думаю, что слов — ,или созерцательная мо­литва" тут не следовало ставить. Тоже надо заметить и о чистой любви. Любовь к Богу сродна естеству нашему. Полагаю, что она не совсем угасает даже в грешниках, действует в них, призывая их к покаянию, пока они не ожесточатся и не отчаются. Но собственно лю­бовь зачинается с той минуты, когда в следствие покаяния, зараждается решимость работать Господу, не щадя живота своего.

Начинающиеся вслед за тем труды богоугождения развивают ее все сильнее и силь­нее, пока она не обратится в пламень и не обымет всего естества его. В этих степенях любви столько оттенков, что и пере­числить их невозможно. Иной любит Бога, потому что имеет от Него много добра; иной любит Бога ради того, что чает от Него какого либо добра; иной любит Бога ради того, что чает от Него всякого добра; иной лю­бит Бога, потому что Он Бог.

Делом обна­руживается любовь так, что иной делает только частию для Бога, оставляя часть и для себя; другой все делает для Бога; а иной и себя и все свое приносит в жертву Богу безусловно. Любить Бога, как Бога, с полным самопожертвованием, без всяких видов, есть чистая любовь. Лествичник говорит о себе, что хотя бы и в ад послал его Бог, он и там также неиз­менно будет любить Его всею душею.

Оче­видно, что чистая любовь есть венец совер­шенства в богоугождении, и является в силе только в конц e трудовъ, на сем пути подъемлемых. В начале, при первых проявлениях царствия Божия в нас, ее и тре­бовать нельзя: она может быть в цели, но не на деле; она воцаряется тогда, когда уже Бог поглощает все н a ш e . Следующие за тем мысли тоже следовало выразить другими словами.

Сперанский говорит: „Тогда надобно оставить молитву умную," и тут же поясняет, что именно надо оставить, именно: „размышления, рефлекции. рассуждения о Боге," — как будто это однозначущие с умною молитвою слова. Напротив, эти благочестивые занятия, соб­ственно умовые, составляют богомыслие, занятие особое от молитвы, которое, впрочем, может сопровождать ее, или предшествовать и последовать ей.

Умная молитва состоит в том, чтобы умом в сердце предстоять пред Богом, или просто, или с изъявлением прошения, благодарения и славословия. Тут не время заниматься рассуждениями: всему свой черед тогда приходит то влечение внутрь, тогда умная молитва является в силе и в настоящем своем виде: а до этой минуты она есть только искомая; здесь же имеется делом.

Потому размышления, рефлекции и разсуждения, равно как и все другие самодействия, действительно, надобно оставлять и подавлять, еслиб они зарождались во время проявления влечения внутрь, но не умную молитву. Ее не только не должно оставлять, а всячески поддерживать, чтобы то состояние, доброе и многополезное, продлилось как мож­но долее. А потом, когда и пройдет то состояние,—всячески напрягаться умом не от­ступать от Бога, удерживая память о Нем даже и при обычных занятиях; иначе сказать: стараться ходить в присутствии Божием.

У Сперанского об этом, вслед за при­водимыми словами об оставлении умной мо­литвы, говорится так: „постоянно привыкать к тому, чтобы находиться в общении с Богом, помимо всяких образов, всякого размышления, всякого ощутительного движения мысли." Вот это настоящие выражения. В этом именно и состоит существо умной молитвы, или умом в сердце предстояние пред Богом.

Умная молитва бывает в двух состояниях: она есть или трудовая, когда человек сам напрягается на нее, или самодвижная, когда ожа сама собою стоит и действует. Последнее бывает во время помянутого влечения, а первое должно составлять постоянный наш труд. Хоть он сам по себе не бывает успешен, ибо мысли все расхищаются, но, свидетельствуя о нашем желании и усилии иметь постоянную молитву, привлекает милость Господню,—и Бог за этот труд подает, по временам, то вле­чение внутрь, при котором умная молитва является в настоящем своем виде.

И толь­ко в эту пору ей принадлежит то, о чем далее пишет Сперанский: „тогда кажется, что все в душе молчит; не думаешь ни о чем; ум и память меркиут и не цредетавляют ничего определенного одна воля крепко дер­жится за представление о Боге." Эти слова точны; а что следует далее, то не точно: „представление, которое кажется неопределенным, потому что оно безусловно, и что оно не опирается ни на что в особенности.

" В умном предстоянии Богу, трудовом и самодвижном, надобно быть в том убеждении, что Бог вездесущий есть и в нас, зрит нас и внимает нам. Это убеждение, утвердившись, дает воз­можность устранить образность при умном предетоянии Богу. Но это убеждение надобно на­бить себе, всячески очищая его от образов, на которые так падка мысль наша, чем бы она ни была занята. Вот что должно быть!

Сло­ва: „представление о Боге" сюда не идут, потому что придставление без образа не бывает; вместо его надобно поставить: предстояние Богу, в убеждении, что Он невидимо присущь нам и внимает нам. „Представление," говорит Сперанский, „о Боге кажется неопределенным" нет, не так: когда мы приобретем ясные понятия о Боге, чрез познание Его Божественных свойств и действий, открытых нам, тогда мысль о Боге никогда не может быть неопределенною,— тогда Бог созерцается нами всегда под каким либо определенно известным нам свойством Его.