Главное, что в этом состоянии томит и тревожит, это то, что все истины веры, будучи содержимы только по­знавательною стороною, подвержены в ней на­падению недоразумений, сомнений и неверия. Только когда преобладающим чувством станет ощущение спасения в Господе (что бывает современно с зарождением состояния, о котором идет речь), истины св. веры начнут, одна за другою, переходить в серд­це, и, обращаясь в сок и кровь, отстранят наперед всякую возможность недоумений и сомнений.

После сего, можете слышать тыся­чи возражений,—сердце не поколеблется; ибо оно ощущает, что все воистину так есть, как исповедуется. До того же времени, вот что бывает, как хорошо описывает далее Сперанский. „Уверяешь себя, что все подвигаешься вперед, и, по естественному заблуждению, из разнообразия точек зрения заключаешь, что расширяешь и умножаешь свои сведения; между тем великие вопросы о воплощении, о страданиях, о смерти, о воскресении Иисуса Христа остаются неразрешимыми, или стараешься согласовать их посредством аллегорических толкований и систем, более или менее остроумных, и если в конце концов еще не находишься погруженным в сомнения,—уверяешь себя, что ходишь в сумраке веры: это великое слово, дурно понятое и еще хуже приложенное, отвечает на все, и успокаивает на счет всего.

" Больше, или меньше, но все испытывают это, особенно из тех, которые заняты наука­ми, и, следовательно, развивают в себе более познавательную сторону, Жалки все приемы для успокоения ума, придумываемые теми, которые вступают в область веры, без смииенной покорности ве p е. с самона­деянною уверенностью все понять и уяснить! Недоумение за недоумением роится в уме, и сам же он спешит устранят их сво­ими способами: но что ни придумывает,— удовлетворения не встречает.

И всегда будет так, пока сердце опытно не ощутит истинности всех истин св. веры. Тогда всем колебаниям и недоумениям конец; тогда душа успокаивается на лоне веры, и свет Божий прочно озаряет все внутреннее. Впрочем, об этом уже поминалось. Тоже у Сперанского и в отношении к чувству: он только намекнул на то, что бывает в этом состоянии, а больше гово­рит о нем, как оно бывает в состоянии предыдущем.

В этом состоянии, в сердце теплится молитва и дает силу отражать все суетные приражения. И в предыдущем состоянии была молитва (трудовая), но сердце почти постоянно было холодно, и разве-разве когда подвигалось на теплую и усердную молитву. Теперь напротив—теплота молит­венная не отходит, а только кое-когда нападает охлаждение, которое скоро прогоняется терпиливым пребыванием в порядках и занятиях, возбуждающих чувство.

Есть большая разность и в отношениях сердца к суетным и страстным приражениям, — кто от них свободен! — но в предыдущем состоянии они входили в сердце, совосхищали его, и будто силою брали сочувстви e : от того хоть дел грешных не было и там, но сердце редко оставалось свободным от осквернения соуслаждением rp е xo вным. И теперь подходят те же приражения; но у входа сердца неотходно стоит страж— внимание, и именем Господа Иисуса отража­ет, сих врагов.

И только когда-то когда враг воровски успевает заронить сласть такую, которая, впрочем, тотчас замечается, извер­гается и очищается покаянием до того, что и следа ее не остается. Таков обычный строй сердца в состоянии, о котором идет речь. Посмотрим теперь, что далее гово­рит Сперанский. „Молитва становится кротче или горячее, иди независимее, то есть, из словесной она обращается в умную." Да, это так и есть.

Обращается не в умную только, но вместе и сердечную, и становится умно-сердечною или сердечно-ум­ною. Сердце молится, и ум держит во внимании и молитве. Но что пред этим сказано: „внимательное прилежание к благочестивому чтению естественньм образом производит изиенение в молитве," то ееть будто изменение в молитве происходит от  внимательного чтения, — это сюда не идет.

Благочестивое чтени e в предыдущем состоянии предрасполагает к молитве, или дает матерал для нее: но в этом состоянии молитва держится сама, исходя из всего внутреннего строя и держась на нем. Тут она все держит и всему дает движение и жизнь — и чтению, и рассуждению помыслов, и всякому благомыслию и благожеланию, ибо становится дыханием жизни духовной.

Равным образом, и то, что говорится вслед за тем, сказано так, что скорее идет к предыдущему состоянию, чем к этому. Имен­но, там сказано: „Вскоре настают охлаждения, уклонения и рассеянности, следовательно, и тревоги; знаешь, что это внутренни e кресты, и стараешься нести их по мере сил; но не сможешь скрыть от себя и свою бедность благодатию, и все, что можешь сде­лать, это—не оставлять пути, по которому идешь.

Гордость более, может быть, всякого другого побуждения удерживает нас на нем. Охлаждения бывают и в этот период неотходной теплоты сердца от внутрьпребывания пред лицем Господа, но не характеризуют его. Они здесь случайны: тогда как в предыдущем состоянии, в переходном периоде искания, эти расхищения ума, блуждания помыслов, холодность или дебелость сердца постоянны.

Только в минуты благодатного влечения внутрь улегаются волны мыслей и умягчается немного сердце; но как только кончится это, опять начинается тоже. И это до тех пор, пока не зародит­ся настоящая внутренняя жизнь, первое бла­го которой есть неотходная теплота сердца и умирение помыслов. Испытывать это скорб­но, но сил совладать собою все же нет; и ничего не остается, как, трудясь над собою по силе, терпеливо ждать, когда присетит Господь.

Надежда получить от милостивого Господа искомое и держит в начатом пу­ти, но уж никак не гордость. Гордость отгоняет благодать Божию, и причиняет отступление помощи свыше, могущее сопрово­ждаться гибельными последствиями. Гордость может еще держать в исправности внешнее поведение; но чтоб она располагала к трудам на стяжание внутреннего совершенства,— никогда!

Напротив, при первом шаге внутрь, надо будет вооружиться иа нее саму. А если этого не будет, то и успеха не будет, потому что гордость есть отрицание всякой помощи свыше; а без нее все наши усилия—ничто. „При всем внутреннем убеждении, гово­рится далее, в обязанности смирения, на деле спотыкаешься на каждом шагу, и са­мый осторожный проводит жизнь скорее в том, что сознает свои падения, чем в том. что их избегает.