Ангелов и обители святых, словом — все, что говорится в Писании об этих предметах особенно образно, вызывают их из памяти и перебирают воображением во время молитвы, стараясь разительностью сих представлений и воображенний потрясти свое чувство, в чем ино­гда и успевают, — разблажают свое сердце к желанию Божественного, умиляются и плачут." Представлять предметы Божественные под теми образами, как они представляют­ся в Писании, ничего нет худого и опасного: мы и разсуждать о них иначе не можем, как облекая понятия в образы, — но не должно никогда думать, что и на деле так есть, как эти образы являются, и тем более останавливаться на этих образах во время  молитвы.

Во время благочестивых размышлений, или при богомыслии, это уместно; но во время молитвы — нет. Образы держат внимание вовне, как бы они свя­щенны ни были, а во время молитвы вниманию надо быть внутрь, в сердце; сосредоточение внимания в сердце есть исходный пункт должной молитвы. И поелику молитва есть путь восхождения к Богу, то уклонение внимания от сердца есть уклонение от этого пути.

Значит, употребляющие означенный, воображательный образ держания себя во время молитвы, на первых же порах, сами себе усграивают препоны к делу, за которое взялись с такою ревностью. Но в этой неправости начала есть толь­ко начало беды, которое наводит на нечто худшее и опаснейшее. Так как это п ape ни e или летание ума в небесных областях легко, и, по связи сердца с воображением, тотчас оставляет след влияния своего в разблажении чувств, то занимавшийся так тотчас начинает мечтать об успешности своего дела и своем совершенстве. „У та­кого, говорит св.

Симеон, мало помалу ки­чится сердце; ибо он воображает, что совершаемое им и происходящее в нем бывает от Божественной благодати к утешению его. Почему он и молит Бога, чтоб дал ему и всегда быть в таком состоянии; а оно не есть доброе состояние, а прелесть.  Таким образом, у него путь в преспеянию пресекается в самом начале, ибо искомое считается достигнутым тогда как достижени e его еще не начато.

Посему-то такой человек „никогда не может прийти в разум и достигнуть добродетели или бесстрастия." Далее,—самомнение еще более разгорячает воображение, и оно быстро рисует новые картнны, вставляя в свои мечтания личность мечтающего и представляя ее всегда в привлекательном виде, в близости к Богу, ангелам и святым. Чем более он так мечтает, тем более укореняется в нем убеждение, что он точно уже друг неба и небожителей, достойный осязательного с ни­ми сближения и особых откровений.

На этой степени начинается визионерство, и как есте­ственная болезнь душевная, и более того, как дело врага, который не дремлетъ. „Таким образом многие прельстились, видя свет и c ияни e очами телесными, обоняя бла royxa ни e обонянием своим, слыша гласы ушами своими и т. п. Иные из них по­вреждались в уме, и переходили с места на место, как помешанные.

Иные, приняв беса, являвшагося им в образе светлого ангела, до того утверждались в прелести, что до кожца оставались неисправивыми, и не принимали совета ни от одного брата; иные, по внушению бесовскому, сами себя убивали, низвергались в стремнины, удав­ливались. И кто может исчислить все прельщения, в какие ввергал таковых враг! Если не всякий из держащихся такого обра­за молитвы терпит вред, то это только из тех, которые живут в обителях с другими братиями.

Но все же они проводят жизнь без всякого успеха." Вот на какое уклонение от прямого пути в труде молитвенном увазывает Сперан c кий, когда предостерегает друга своего от увлечения видениями! Видения бывают и истинные. Опытные умеют их различать от порождений своего воображения и привидений 6есовских; но как на деле людей неопытных более, чем опытных, и к тому же враг слишком хитер, то поставлено вообще законом не принимать никаких видений и не доверяться им.

Внимай себе тщательно, рачитель Божьего дела," пишет другой наставник в духовной жиз­ни, „и разумно совершай дело свое. Если увидишь свет или огонь. вне себя или внутри, или образ какой — Христа, например, или ангела, или иного кого — не при­нимай того, чтоб не потерпеть вреда. И уму своему не п o п yc к a й строить в тебе такие образы: это внешнее дело и ведет к прелести.

И если заметишь, что будто тянет кто ум твой к таким внешним воображениям, - не поддавайся, держась внутрь, и совершая дело внимания к Богу, без всяких обрязов. Другое предостережение Сперанского другу своему касается каких-то необыкновенных изменений в теле, во время молитвы. Эти изменения или движения бывают разнооб­разны, и не столько опасны, сколько причуд­ливы.

Иной например, сильно вздыхает, или вскрикивает или делает жесты, руки и глаза поднимает быстро к небу, или падает ниц стремительно, или искривляет черты лица и т. п. Эти движения и в домашней молитве не хороши, а тем более, когда стоит кто в церкви. Они могут на­чинаться и не нарочно, от движения внутренних чувств; но потом мало-по-малу можно к ним привыкнуть, и производить их уже и без внутренних чувств, иногда для того, не поможет ли это возобновиться внутренним чувствам, а иногда с тем, чтобы показать, что у нас эти чувства не прекращаются.

Не прекрати такой привычки, может образоваться фиглярство; да и без того дело это нестройно. Эти, впрочем, странности более внешнего свойства. Но могут быть в теле раздражения более  внутренние, и именно, во время умного делания или внимания себе в сердце. Во время навыка умной в сердце молитвы к Господу, вместе с собиранием внимания в сердце, советуют стеснять несколько ды xa ни e и сводить к груди напряжение мышц, считая это не существенною необходимостью, а приспособлением тела к умному деланию.

И само по себе по связи души с телом, умное напряжение должно воздействовать на сердде, а тем более при сказанном приспособлении. Оно показывается вскоре в кро­ви, а от крови переходит на нервы. Раздражение, происходящее при этом, п p иятн o , и неопытными, каковы почти все начинаю­ще, может быть и бывает почитаемо следствием, необходимо следующим за действием благодати в сердце.

Этого мнения до­вольно, чтоб не только не отклонять, но и усугублять сказанное раздражение. Тут ни­чего пока нет худого и опасного, кроме того неправого мнения, что это есть действие благодати. Но что далее выходит? У крепкотелых все тем и ограничивается, и последующие опыты вразумляют их, что это дело просто и естественно, и высшего происхождения ему приписывать нет оснований.