Глава III

Слава Богу!

С какой радостью наша семья прочитала это письмо! Невозможно выразить словами тот восторг и удивление, которым исполнились души наши! Мы не раз перечитывали его, с нетерпением ожидая, когда же придет новая весточка от нашего дорогого друга. Дни тянулись за днями, месяц за месяцем, но обещанное письмо так и не приходило. Мы очень боялись за Исаака и были правы. Ведь невежество и фанатичность окружавших его людей могли поставить под угрозу и саму жизнь его.

Как мы поняли из письма, Исаак решил оставаться пока раввином, хотя и уверовал во Христа, ибо так ему будет легче приводить ко Христу единокровных его собратьев. Как объяснил он нам позднее, к этому решению побудили его слова апостола Павла: "Ибо будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобресть; для иудеев я был как иудей, чтобы приобресть иудеев, для подзаконных я был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных. Для чуждых Закона - как чуждый Закона, - не будучи чужд Закона пред Богом, но подзаконен Христу, - чтобы приобресть чуждых Закона... Для всех я сделался всем, чтобы спасти хотя бы некоторых. Сие же делаю для благовестия Евангелия, чтобы быть сопричастником его" (1 Послание к Коринфянам, гл.9, ст. 19-23).

Мы волновались, думаю, не напрасно, ибо сам Исаак ничего не сообщил нам в первом письме о последствиях той драмы, которая разыгралась в доме его. Предприняли ли что-нибудь против него архираввин-дядя и другие родственники? Сообщили ли о взглядах его куда следует в Константинополь, чтобы вызвать ненависть к нему за предательство и изгнать из занимаемой должности, дабы оградить верных Талмуду от губительного влияния Святаго Евангелия? А может, враги его порешили, что Исаак сам оставит должность раввина, ибо горячая вера его в Распятого не позволит ему оставаться в уже чуждой среде? Нас утешила последняя мысль. Мы представляли себе, с какой свободой сможет раввин Исаак приводить тогда к Истине души погибших овец дома Израилева. Ибо как свидетельствует апостол Павел: "...А не так, как Моисей, который полагал покрывало на лице свое, дабы сыны Израилевы не взирали на конец происходящего. Но умы их ослеплены: ибо то же самое покрывало доныне остается не снятым при чтении Ветхого завета, потому что оно снимается Христом. Доныне, когда они читают Моисея, покрывало лежит на сердце их. Но когда обращаются ко Господу, это покрывало снимается. Господь есть Дух, а где Дух Господень, там свобода. Мы же все открытым лицом, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа" (2 Послание к Коринфянам, гл.3, ст.13-18).

Таковы были наши мысли и предположения, но пришедшее примерно через год письмо открыло нам следующее:

Константинополь, 24 марта 1898 года

Брат Николай!

Вот уже почти год прошел со времени, когда я в первый раз написал вам. Какова причина столь долгого молчания? Вы поймете это из настоящего письма. Неоднократно желал я собраться с мыслями, чтобы описать все случившееся со мной до сего дня.

Будучи тайным христианином, прикрытым лишь облачением раввина, я боялся, думая, что фанатизм моих родственников (и прежде всего христианоборца дяди архираввина Авраамия!) понудит их донести в архираввинат Константинополя. К счастью, этого не случилось. Однако по приезде моем с родины я встретил в приходе моем соотечественника, ребе Самуэля, только что закончившего Высшее Еврейское Богословское Заведение в Иерусалиме. "К чему это?" - подумал я. Недоумение мое разрешил предстоятель общины Синьор Давид Вемвеница: "Приход очень большой, ребе Ицхак, и есть нужда в двух хахамим в нашей синагоге". Я успокоился, выслушав сие объяснение. Из многих моих бесед с собратом ребе Самуэлем я понял, что человек он свободолюби вый и лишенный привязанности к традиции. Он любил немножко выпить, засматривался на женщин, имел открытое сердце и был искренним. Не верил в иудаизм как Божественную религию и принимал толкования раввинов за басни, считая, что все религии придуманы людьми. Он принадлежал к числу легкомысленных людей, которые тяготятся заняться исследованием, чтобы понять Истину. Он был удивительный игрок. В отношениях с людьми и со знатными прихожанами притворялся ревностнейшим раввином. Это было естественно, по причине занимаемого положения и жалованья, которое он получал. Его-то, ребе Самуэля, и избрал мой дядя, написав ему в подробностях все происшедшее, прибавив, что я стал причиной соблазна для многих. "Йегудим на Родине отрекся Иеговы Цеваота, - писал в горечи дядя, - и последовал за Иисусом Назореем. Он стал причиной смерти своей матери". Он не утаил, что теперь родственники раскаиваются за жестокое обращение со мною, ибо вынудили меня ночью в сырую и холодную погоду покинуть отчий дом. В конце письма дядя обратился с просьбой к Самуэлю, что, если ему удастся встретиться со мной, то пусть приложит все силы, чтобы вернуть меня к религии отцов наших - к иудаизму. Причем дядя особо подчеркнул, что если Самуэлю удастся повлиять на меня, то имя его станет великим во всем Израиле. Меня же он примет опять с любовью и соделает наследником своего огромного состояния. Из письма же я понял, что родственники не знают пока, где я нахожусь. Им и в голову не приходило, что я могу снова вернуться после всего происшедшего со мной в Константинополь и опять занять кафедру раввина.

Получив письмо и прочитав его несколько раз, Самуэль зашел ко мне в комнату, улыбаясь и ничего не говоря. Я удивился его серьезной молчаливости, ибо обычно он насвистывал или напевал какую-нибудь современную мелодию.

- Э, ребе Самуэль, что это с тобой? Откуда такая перемена?

- Вы, ребе Исаак, причина этому, - ответил он. И, резко повернувшись, спросил, - это правда, ребе Исаак, это правда, что Вы христианин?

Вопрос был задан внезапно и, подобно молнии, потряс меня. Два страшных слова ожили в уме моем: да или нет. Мне вдруг представилась духовная бездна отрицания "нет" и будущие последствия при ответе "да". Я предпочел второе...