Желает пророк, говорящий: «Коль воз­любленна селения Твоя, Господи сил! Желает душа моя во дворы Господни» (Пс.83: 2, 3). Желает апостол: «Желание, — говорит он, — имею разрешитися и со Христом жити», к которому и «восхищен бысть до третьяго небесе» (Флп.1: 23; 2Кор.12: 2). Если бы из здесь стоящих я спросил каждого в отдельности: «Же­лаешь ли быть на небе?

» — то каждый бы ответил: «Да, желаю, — как и пишется об этом: мы скорее желаем выйти из тела и придти к Богу, к Тому Богу, который на небе живет, ибо для того мы и созданы, чтобы от земли мы пришли на небо и пополнили те праздные места, откуда ниспали злые ангелы; для того и небо от­крывается, чтобы мы вошли в него. Но как мы можем войти в открытое для нас небо?

Ведь мы не имеем кры­льев, чтобы взлететь на высоту небесную. Мы не ангелы, но люди, отягощенные бременем тела, а ведь и об анге­лах, хотя и имеющих крылья, нынешнее святое Еванге­лие не говорит, что они взлетают, но восходят: «И ан­гелы Божие восходящий», а не взлетающие. Здесь Еван­гелие начертывает христианам устав доброй жизни — мысль и дело или, говоря точнее, богомыслие и трудо­любие.

Богомыслие — в крылах ангельских, трудолюбие же в восхождении. О, христианский муж, малым чем умаленный от ангелов, земной ангел, небесный же чело­век! Не достаточно для тебя, паря на крыльях богомы-шления, лететь ввысь; необходимо и восходить ногами трудолюбия: «И ангелы восходящия». Для того, чтобы всякий желающий мог удобнее войти в отверстое небо, решил я в настоящей моей бе­седе быть лествичником, хотя мне и очень далеко до святого Иоанна Лествичника, ибо он был премудр и свят, я же — худоумен и грешен.

Все же с Божией по­мощью я попытаюсь быть лествичником. Я приставлю к отверстому небу лествицу духовную, составленную из добродетелей, чтобы всякий желающий удобнее мог восходить. «Отселе узрите небо отверсто». Слава Богу, что от­версто для нас небо; лишь бы только сами не полени­лись войти в него. Я же в настоящий час, желая быть лествичником, с Божьей помощию ищу место, чтобы утвердить на нем лествипу, наподобие лествицы Иако­ва: «Се лествица утверждена на земле, еяже верх досязаше до небесе» (Быт. 28: 12).

Вещественная лествица имеет два бока, две тетивы или бруса, между которыми утверждаются ступени. Лествица духовная и добродетельная также имеет два бока, которые объясню тогда, когда найду сначала ме­сто, на котором мог бы утвердить оба ее бока. Внимая нынешнему Евангелию, я слышу: «Отселе, отселе, — говорится, — узрите небо отверсто», — и рассуждаю: отколе?

Не от святой ли Четыредесятницы, которая яв­ляется временем воздержания? Ведь воздержание счи­тается основанием всех добродетелей, как об этом чи­тается во второй молитве к Пресвятому Духу: «Облецы мя во утробу щедрот, и во основание всех добродете­лей воздержание». Вот на этом месте, то есть, на воз­держании в святую Четыредесятницу, и утвердим один бок нашей лествицы.

Теперь же поищем другого места для другого бока. Снова я внимаю сему евангельскому чтению; отсе­ле, от св. Четыредесятницы, есть время покаяния, как поется об этом и в Триоди: «Се время покаяния, отло­жим дела тьмы». Вот на этом месте, то есть, на покая­нии, утвердим и другой бок нашей лествицы, которая бы достигала до неба, отверстого над св. Четыредесятницей.

Воздержание и покаяние — это поистине самые твердые и прочные места в Четыредесятнице, хотя и са­мые трудные, ибо воздержаться и явить истинное пока­яние не всякому желательно. Итак, да будет утвержден один бок нашей лествицы на воздержании, которое есть пост в пище, другой же на покаянии, которое есть пост в злых делах. Это те две тетивы, те два бруса, между которыми утверждают­ся и прочие добродетельные ступени.

Рассмотрим же теперь силу и необходимость этих двух боков. Как ступени не могут утвердиться и существовать, если не будут утверждены посреди двух тетив или бру­сьев, так не могут быть в нас твердыми и все доброде­тели, если они не будут утверждены на сем двояком по­сте, воздержании, как я сказал, в пище и в злых делах. Предложим здесь вопрос о первом посте: какая не­обходимость поститься в пище?

Не затягивая беседы многими и длинными ответами, я скажу кратко. Не го­воря уже о том, что и в Ветхом, и Новом Завете пост был весьма похвален и славен: в Ветхом Завете в приме­ре святого пророка Даниила и трех отроков, а в Новом Завете в примере Самого Христа Спасителя, постивше­гося в пустыне сорок дней, и Его святых апостолов; не говоря о том, что пост узаконен быль в первенствующей церкви, принят и утвержден и позднейшими святыми отцами; не говоря и о том, что пост весьма полезен не только для душевного спасения, но и для телесного здравия, — я только предложу вашему вниманию сле­дующее.

Враг наш диавол воюет против нас и побежда­ет нас не иным каким грехом, как только чрез настоя­щее тело наше, как об этом говорит и апостол: «Плоть похотствует на дух» (Гал. 5: 17). Особенно хорошо это изъясняется в Откровении святого Иоанна Богослова: жену некую пресветлую, явившуюся на небеси и укра­шенную солнцем, луною и звездами, гонит некий семи­главый змей, хобот которого отторг третью часть звезд небесных. Как же он гонит ее?

Он выпустил на жену из уст своих воду, как реку, чтобы потопить ее в реке (Апок. 12: 1-4, 13-15). Видите, что делает сей враг змей? Он не старается кусать зубами сию жену, не тер­зает ее, не дышит на нее своим ужасным ядом, чтобы повредить ей, не испускает на нее огня ярости своей, чтобы опалить ее, не бьет ее и хоботом, отторгшим звезды: он только воду испустил из уст своих, воду же не морскую, которая по природе своей горька и не вкусна, но воду речную, не горькую, а вкусную.

Какое же может быть толкование сего видения? Жена есть образ церкви Христовой, в особенности же души каж­дого верующего человека. Змей — это диавол, гонящий церковь Христову. Как же он гонит их? Не зубами ку­сает, ибо же всех он удручает болезнями и осыпает про­казою и бедствиями, как иногда по попущению Божию осыпал многострадального Иова; не терзает их ногтями, ибо не у всех он губит временные блага и богатства, как некогда погубил все богатства и детей Иова; не дышит он своим ужасным гибельным ядом, ибо не всякого он толкает на все грехи; не испускает огненного пламени своей ярости, ибо и ярость не у каждого он может лег­ко возбудить; наконец, он не ударяет и хоботом, ибо не всякого он смутит своей гордыней. Но что же он дела­ет?