И вот именно тут, возможно, и поможет нам этот, в грозе и буре родившийся, праздник Всех русских святых. Историки всех народов, в том числе и русского, приучили нас думать о развитии каждой страны как о прогрессе, то есть, во-первых, как о восхождении от худшего к лучшему и, во-вторых, как о прогрессе силы, завоевания и объединения земли, роста государственных учреждений, победоносной славы и так далее.

И как о росте и развитии культурных ценностей, литературы, искусства, всевозможных памятников — это в-третьих. В эту обычную для всех схему представители той или иной идеологии вносят свои поправки. Так, например, коммунисты говорят об освобождении от эксплуатации и деспотизма, историки - антиколониалисты — об освобождении от империалистов. Но схема, в основном, остается той же — мой народ, моя страна, слава родины, смерть врагам.

И поколение за поколениями людей упиваются этими чувствами национальной гордости и славы. Но мы, верующие, должны, обязаны посмотреть на патриотизм, на эту стихийную и повсеместную «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам»[7] с духовной, религиозной, христианской точки зрения. Не только про человека, но и про каждый народ можно и нужно сказать словами Христа: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф. 16:26).

Слишком часто кажется, что даже если к себе человек готов применить эти слова, то по отношению к народу, стране, государству он считает их ненужными, к делу не относящимися. Есть даже старая английская пословица, которой очень гордятся англичане: «Я за мою страну — права она или не права». Словно чувство морали, нравственная ответственность, критерии добра и зла исчезают, когда дело доходит до родины и патриотизма.

Так вот, если взглянуть глазами веры и духа на историю России, то находим мы в этой истории, а может и в истории каждого народа, не только рост территории, усиление государства, не только славу и победу, не только великие завоевания культуры или политики, но находим мы в ней и некую изначальную и постоянную поляризацию. Словно всегда на нашей земле противостояли два замысла, два устремления, две основные установки: одна как бы говорит — слава и сила, а другая отвечает — правда и дух.

Одна говорит — все подчинено национальным интересам, другая отвечает — национальный интерес подчинен духу и правде. Одна говорит — живи для Родины, другая говорит — пусть Родина живет для вечного, высшего, духовного и истинного. На самом деле, история — это не столько прогресс, сколько извечная борьба двух основоположных начал, высшего и низшего.

В применении к России и к родному народу я назвал бы их — «Россией тяжелой» и «Россией легкой». Да, была, есть и, возможно, всегда будет «Россия тяжелая» — это Россия силы и славы, это упоение собственным могуществом, это гимны шестой части суши, стране, в которой никогда не заходит солнце. Это Россия постоянного подчинения всех сил, всех людей вот этим земным интересам могущества, грозности, внешнего благополучия.

Но сквозь эту «тяжелую Россию» как бы просвечивает светлый образ «России легкой», России, воплощенной в тех, кто с самого начала, буквально с самых первых веков ее исторического существования всей силе, всему могуществу, всем земным успехам предпочел торжество духа, сияние любви и жалости, трудный подвиг нравственного восхождения. Есть древняя русская легенда о граде Китеже, утонувшем в лесном озере городе, олицетворяющем именно это легкое и светлое видение Родины.

«Легкая Россия», затонувшая посредине «России тяжелой», но все еще притягивающая к себе, зовущая и призывающая колокольным звоном, красотой, духовностью, неземным своим полетом. Вот об этой России и напоминают, ее создали в себе и хранят эти бесчисленные русские святые — от Феодосия Печерского, который в самом сердце Киева создал очаг духовной жизни, от преподобного Сергия Радонежского, просветившего тьму северных лесов и безысходно тяжелой жизни, до преподобного Серафима Саровского с его светлой пасхальной радостью, до бесчисленных безвестных, тихих праведников наших дней, которые в основу всей своей жизни положили слова христианского призыва: «Духа не угашайте» (1 Фес. 5:19).

Об этой легкой России, об ее красоте и правде говорить в наши дни не принято, напротив, ее приказано забыть, как если бы ее никогда и не было; но она была, есть и будет. Не хлебом единым жив человек, и не человек только, но и целый народ. Ему можно без конца твердить о славе и могуществе, об экономике и земных успехах, но он знает, что у него есть не только тело тяжелое, как и всякое тело, он знает, что у него есть дух и душа и что ему нужна, насущно нужна вот эта мечта о духе и правде, без которой жизнь темна и бессмысленна.

И вопрос истории каждого народа, каждой страны — в том, кто победит — тело или дух. Тяжелый замысел земли или легкий порыв к небу. 9. О духовности (Две беседы на Троицу)   1 Современный человек живет в обществе, в мироощущениях, в идеологиях, отрицающих духовность, иными словами, отрицающих возможность для человека приобщиться высшей духовной реальности; более того, отрицающих именно духовное призвание человека, предназначенность его к одухотворению, к тому рождению от Духа (Ин. 3:5—8), о котором говорит Евангелие.

Но есть в русской истории событие, которое замалчивают казенные историки, но в котором эта духовная реальность, этот мир явлены. Событие это произошло не в столицах, не в центрах, не там, где шумит повседневная жизнь и общественная шумиха, а в отдаленных от этих центров лесах, серым, ничем не замечательным зимним днем. Это событие — разговор между, опять-таки, простым и ничем не замечательным человеком по имени Мотовилов и стареньким монахом Серафимом, с юности ушедшим в Саровский монастырь и жившим в одинокой избушке среди леса[8].

Серафим не был ни известным, ни вождем, но слава его росла, люди к нему шли, и на все вопросы он всегда отвечал одно и то же. Он говорил, что цель жизни человека в стяжании Святого Духа, в одухотворении, вхождении, иными словами, в высшую духовную реальность, которая обычно закрыта бывает от нас нашими повседневными делами и делишками, заботами и суетой.

Но Мотовилов не удовлетворился этим ответом или, может быть, не понял его, как не понимает его современный человек, требующий всему научных объяснений и научных доказательств. Вот в одинокой беседе со старцем, беседе, которую он почти сразу после того записал, старец согласился поведать ему, в чем состоит, в чем выражается это одухотворение, это стяжание Святого Духа.