Вот как в другой книге Священного Писания, у пророка Исайи, дается нам образ будущего Спасителя, образ того, как совершается последняя и решающая встреча человека с Богом. Пророк пишет: «Нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и болезней, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его.

Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни. <...> Он был изъязвлен за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились» (Ис. 53:3—5). Верующие всех времен в этом пророчестве Исайи всегда видели пророчество о Христе. И действительно, что другое можно сказать об образе Христа, каким извечно светит Он нам со страниц Евангелия?

И не в том ли вся глубина и единственность христианской веры, что последнюю, решающую встречу человека с Богом оно увидело в этом Человеке — не имевшем ни вида, ни величия, бездомном, гонимом, распятом и, главное, ненавидимом всеми теми, кто только в потрясении, во внешнем, принудительном ищет смысл истории и жизни? Но не было, да и сейчас нет, принудительных причин верить во Христа, принимать Его, любить Его, сказать про Него то, что сказал про Него стоявший у креста римский сотник: «Воистину Человек сей Сын Божий» (Мф. 27:54).

К Христу приводит только свобода, ибо весь Он, все Его учение, вся Его проповедь к нам есть именно «веяние тихого ветра». И потому только на самой глубине чувствует душа это тихое веяние и в нем встречает Бога.   6. Цикл бесед о христианском понимании смерти 1 Скажем прямо и без обиняков: вопрос о религии, о Боге, о вере неотделим в человеческом сознании от вопроса о смерти.

Или, вернее, от вопроса о том, есть ли что-нибудь после смерти или нет. Это пресловутый, не перестающий мучить человека вопрос о загробном мире и загробной жизни. А так как никаких научных, то есть позитивных, очевидных, поддающихся проверке доказательств по этому вопросу нет, ни в одну, ни в другую сторону, ни положительных, ни отрицательных, то остается вопрос этот вечно открытым и вызывает вот уже тысячелетиями страстные и мучительные споры.

Правда, официальные отрицатели потустороннего мира претендуют на то, что они доказали что-то научно, то есть что именно позитивно и научно можно отрицать и существование чего-либо после смерти, и бессмертие души. Но все эти доказательства можно разбить так, как их разбивает почти мимоходом Владимир Набоков в одном из своих рассказов (заметим при этом, что сам Набоков человек неверующий).

В одном из его романов умирает после долгой и мучительной болезни человек, и за несколько минут до смерти он приходит в себя, он очнулся от длительного бреда, и к нему со всей силой возвращается в последний раз вопрос — есть ли что-либо там — после, или же нет. В комнате, где лежит умирающий, закрыты ставни и за окном слышится журчание воды.

И вот умирающий говорит себе: «Конечно, ничего нет, это так же ясно и очевидно, как то, что за окном идет дождь». «А между тем, — замечает Набоков, — за окном сияло радостное весеннее солнце, и квартирантка верхнего этажа поливала цветы на подоконнике, и вода, журча, лилась на нижнее окно». У Набокова это ироническое опровержение всех так называемых «доказательств» — да, падает дождь, ясно и очевидно, а на деле нет никакого дождя — есть солнце.

Поэтому, очевидно, не к науке нужно обращаться с вопросами о загробной жизни и о том, что происходит после смерти. Науке, в сущности, тут делать нечего, ибо в том-то все и дело, что наука занимается исключительно посюсторонним миром, и все ее методы, инструменты, гипотезы и выводы только к нему, к его изучению и приспособлены. Но если не к науке, то к кому же, к чему же? К философии?

Да, начиная с самой зари человеческой мысли пыталась философия дать окончательный ответ на этот мучительный вопрос. Вот знаменитый диалог Платона «Федон», целиком посвященный доказательству бессмертия души. Это, по всей вероятности, одна из самых глубоких книг, написанных на эту мучительную тему. И не случайно, конечно, герой другого литературного произведения в одном романе Алданова[4] судорожно ищет именно эту книгу перед тем, как покончить жизнь самоубийством: «Вот сейчас узнаю, говорит он, есть ли там что-либо или нет». Правда, книги он не находит.

Но все же и доказательства Платона действуют, кажется, только на тех, кто и без него уже верит в бессмертие души. Что-то не слышно на протяжении всей истории человечества, что кто-либо, прочтя платоновский «Федон», сказал бы — да, я раньше не верил в бессмертие души, но вот Платон доказал его, и теперь я верю. И то же можно сказать про почти все философские попытки это сделать, причем дополнительная трудность или же недостаток доказательств вроде платоновских в том, что в целях утверждения другого мира они, в сущности, подтачивают реальность, ценность этого, посюстороннего мира.

«Вся жизнь мудреца, — говорит Платон, — есть одно вечное умирание». В этом мире только страдание, только бессмыслица, только перемена, значит, — таков аргумент Платона — должен быть другой мир, где все счастье, все вечность, все блаженство, все неизменность. И так почти всегда — плохо здесь, поэтому ждите того, что там. Но ведь именно против этого развенчания нашего, единственного ведомого нам мира, против его отрицания, обесценивания и обессмысливания и произошел в мире великий бунт, именно благодаря этому произошел великий отход человека от религии.

Ибо не может же быть так, что Бог сотворил мир и жизнь, и всю их красоту, и все их возможности только ради того, чтобы человек отрицал их и отказывался от них во имя неизвестного, всего лишь обещанного ему другого мира? Поскольку же именно к этому призывает религия, все религии, то — долой религию, обойдемся без нее, станем как можно лучше жить здесь, на земле.

И получается так, что формально человечество разделилось как бы на два лагеря, вечно враждующих друг с другом — из-за чего? Из-за смерти. Из-за ее осмысления. Одни во имя потустороннего, загробного мира действительно обесценивают этот мир, эту жизнь, уступают ее бессмыслице и злу, ибо только там, говорят они, нет бессмыслицы и нет зла.