Совесть болела именно от сознания общей моей греховности, хотя тогда я ещё не знал этого слова и потому не обращался к Спасителю, Которого не ведал.

Оборачиваясь назад, я сознаю теперь, что Человеколюбец Христос, Небесный Сеятель, опустил в тот день Свой заступ на иссохшую землю самолюбивого мальчишеского сердца. Этот первый удар потряс всё моё существо, душа уже была готова раскрыть свои греховные недра, но время для благодатного сеяния слова Божия ещё не наступило…

Завещание

Говорят, что последняя воля умирающего священна. Значит, и слова, сошедшие с уст того, кто готовится к исходу из временной жизни, обладают вещей силой. Конечно, не всякие слова, но произнесённые с особой значимостью, с сознанием их важности для ближних, остающихся жить. Впрочем, есть и главное условие непреложности такого предсмертного наказа – жертвенная любовь.

Если любовь, бессмертная по своей природе, одушевляет завещателя и его наследников, если духовное родство сплачивает их в единую семью и Сам Бог невидимо им соприсутствует, – вот тогда последнее слово умирающего становится движущим импульсом в жизни преемников.

Наша бабушка серьёзно заболела ко времени окончания нами, близнецами, средней школы.

Насколько мне помнится, она курила всегда, и только смертельная болезнь (рак лёгких) избавила её от этой привычки. Ещё в отроческие годы я пытался из чувства протеста прятать от Були любимые её папиросы («Казбек»), но мои детские усилия вмешаться в ситуацию не принесли тогда успеха. Редко-редко кто из людей, нами чтимых и любимых, не обнаруживает в годы земного странствования той или иной греховной немощи – как будто в подтверждение старого как мир античного изречения: Еrrare humanum est*.

Необходимо сказать, что бабушка вернулась к благодатной жизни Церкви незадолго до своей кончины. Никогда не порывая с верой, она в молодости отошла от храма и его таинств, как и большинство современников в ту страшную эпоху, насквозь пронизанную духом безбожия. Нет, нет, от Христа она не отрекалась никогда! Но нас, внуков, почти не пыталась при-

-----------

*Человеку свойственно ошибаться (лат.).

общить к вере, за исключением кратких хождений к Пасхальной заутрене. Впрочем, один раз Буля решилась-таки пойти со мною в храм… Что из этого вышло, вы, читатели, уже знаете из предшествующих глав.

Сейчас мне вспоминается, как бабушка в последние годы своей жизни делилась с домашними впечатлениями от воскресной Божественной литургии. «Я была сегодня в храме и причастилась! Как же хорошо и радостно на сердце!» – смущённо улыбаясь, говаривала она, как бы желая поделиться с нами той сокровенной радостью, которой окрылялась на склоне лет её душа.

Никто из нас, троих внуков, не считал нужным  ни  понять,  ни принять эти слова Були-ного признания. Мы их просто не слышали, то есть они не вмещались в наши сердца, как будто наглухо законопаченные и закрытые на засовы от благодатного    свидетельства веры. Не без раздражения я исподлобья смотрел тогда на бабушку, глаза которой светились изнутри неведомым для нас счастьем.

Но вот пришёл Богом определённый час… Взрослые всячески оберегали нас, подростков, от трагических известий. Мы только знали, что бабушку поместили в больницу. Неделю спустя нам сообщили, что Буля желает нас видеть. Помню, что все трое хранили молчание до тех пор, пока не вошли в палату, где лежала бабушка. Она, как всегда, встретила нас улыбкой, расцветшей при виде внуков на похудевшем, исстрадавшемся лице… О эта дивная улыбка!