Именно тогда я нашёл в шкатулке из красного дерева, куда не смел заглядывать при жизни Були, старинное Евангелие с пожелтевшими от времени страницами. Оно принадлежало моей прабабушке, Александре Михайловне

-----------

*Теургия – мистическое преображение мира.

Глебовой, крестнице Петра Аркадьевича Столыпина. Открытием и откровением для меня стали два простых оловянных крестика на синей и розовой ленточках – непреложный знак нашего с братцем крещения в трёхлетнем      возрасте в подмосковном храме. Там же мною   были обретены две прядочки русых волос, состриженные рукой священника и заботливо сохранённые бабушкой.

От них веяло ароматным, тонким запахом прошлого. Локоны напоминали J о невинности и чистоте детских душ, ставших сосудами Христовой благодати! Главной святыней ларца был образ Спасителя, держащего в руках Чашу и Хлеб. Христос на Тайной Вечери, устанавливает Своей драгоценной Кровью Новый Завет с грешным родом человеческим! Господний лик, мягкий и светлый, взирал на меня с кротким величием так, как может смотреть в I глаза Своим созданиям только Бог…

Сейчас этот образ находится в алтаре храма Всех Святых, что в Красном Селе, и всякий раз я оглядываюсь на него, когда приступаю, «со страхом и трепетом», к престолу, приобщаясь по-священнически Святых Животворящих Христовых Таин.

Был там, на дне шкатулки, и портрет самой прабабушки Александры Михайловны. Высокая, худая, в длинном платье, она взирает на вас со своего фотографического изображения как живая…

С исхудавшего от жизненных испытаний лица безотрывно на меня смотрят её глаза – огромные, глубокие, вещие… Что в них? И радость о рождении трёх дочерей, одна из которых – моя бабушка Любовь; и скорбь о преждевременной кончине от скоротечной болезни самой младшей из них – Марианны. Уход дочери обратил Александру Михайловну к живой вере, сделавшейся для неё светом и опорой всей жизни.

Читаю в очах прабабушки и трагическую повесть разорения русской земли, подвергшейся порабощению куда более страшному, чем иго татарское, польское, французское, германское – все вместе взятые. Вижу в её глазах, как в зеркале, и голодные военные годы, когда, обнимая своими хрупкими руками трёх дочерей и трёх внучек, Александра Михайловна скрепляла маленький женский союз беспримерным мужеством, молитвой и ласковой строгостью – идеальной     методой воспитания… В её взоре угадывается и крепкая, как смерть, любовь к венчанному мужу, офицеру царского флота, ушедшему в революцию.

Выброшенный ею на обочину жизни, раздавленный морально и физически, он был поставлен на ноги своей Богом данной супругой, сумевшей простить мужу всё и довести его до «порога», возродив в нём веру и надежду на безграничную милость Божию к кающимся грешникам. Никогда не видя своей прабабушки, я совершенно убеждён в её незримом руководстве моей жизнью… Она, Александра Михайловна Севей, урождённая Глебова, подлинно «звезда заветная» нашего рода…

Чаша

Нет, мне не дано было так просто обрести искомое. Я не смог восстановить нить общения с почившей бабушкой ни через прикосновение к семейным реликвиям, ни через созерцание её портретов, ни через стихотворное обращение к той, которая напитала любовью души своих внуков, ничего не требуя взамен. Моё сердце искало, вопрошало, но не находило ответа ни в чём земном, даже в поэтическом творчестве. А ответ был (

я это чувствовал всеми фибрами пробуждённой души). Оставалось только ждать…