Однажды, уже студентом первого курса филологического факультета Московского университета, выйдя из дома, я почему-то развернулся в противоположную по отношению к метро сторону и направился к церкви святого пророка Божия Илии, что в Обыденском переулке. Вместо лекции по истории КПСС я вошёл через те самые двери храма, куда меня пыталась ввести Буля много лет тому назад.

Примечательно, что каждое воскресение, год за годом, мы слышали льющийся в окна призывный звон церковных колоколов и… не внимали ему. Закрыты были не уши, но сердца…

Кончина бабушки стала для меня откровением из иного мира. Дотоле слепое и глухое сердце теперь кровоточило слезами и жаждой обретения… Чего? Того, что могло заполнить его без остатка, одухотворить и водворить в нём небесный покой. То гда я, наверное, не был бы способен облечь свои мысли в слово, но душа ощущала себя птенцом, у которого за   спиной   раскрылись крылья.

Я походил на не уклюжую пичугу, которая ещё никогда не покидала гнезда, но уже чувствовала в себе эту неведомую способность к полёту и жаждала его…

А что же дальше? Я вошёл будним утром в храм Божий. На службе присутствовало несколько молящихся, пожилой батюшка* кого-то исповедовал в уголке. Не зная и не понимая в службе ровным счётом ничего, я обратил внимание на трёх благообразных старушек, которые, стоя на клиросе, тихими, мелодичными голосами пели Евангельские блаженства «…Блажени крот-ции, яко тии наследят землю… Блажени мило-стивии, яко тии помиловани будут.

Блажени чи-стии сердцем, яко тии Бога узрят...»**.

 -------------

*Протоиерей Александр Егоров (скончался в 2000 г.).

**См.: Мф. 5, 3 -12.

Вот оно то, чего я искал! Ясно пропеваемые певчими слова достигли моего слуха, ума, сердца… Я остановился как вкопанный и сам превратился в слух. Так сирота, десятилетиями не знавший своего отца, издали завидев родимое лицо, бежит к нему и с доверием бросается в родительские объятия, мгновенно обретая в них г мир, счастье и блаженство…

Моя душа встрепенулась – и взлетела в горние обители, исполнившись невидимого внешнему оку Божественного света. Я забыл весь окружающий меня мир. Взор уже не искал ничего вокруг: ни священника, ни людей, ни икон. Мне не нужно было следить за службой и что-то пытаться в ней понять. Я, признаюсь, и не слышал тогда пения и возгласов. Душа внимала… внимала внутренним слухом тому царству покоя, любви и правды, которое внезапно водворилось в сердце…

Подобным образом хорошо отдохнувшее поле, освободившись по весне от зимних оков, раскрывает свои гряды навстречу ласковым лучам солнца и… покоится, каждым, самомалейшим катышком земли ликуя о своём раздолье в преддверии первых всходов.