*Протоиерей Александр Егоров (скончался в 2000 г.).

**См.: Мф. 5, 3 -12.

Вот оно то, чего я искал! Ясно пропеваемые певчими слова достигли моего слуха, ума, сердца… Я остановился как вкопанный и сам превратился в слух. Так сирота, десятилетиями не знавший своего отца, издали завидев родимое лицо, бежит к нему и с доверием бросается в родительские объятия, мгновенно обретая в них г мир, счастье и блаженство…

Моя душа встрепенулась – и взлетела в горние обители, исполнившись невидимого внешнему оку Божественного света. Я забыл весь окружающий меня мир. Взор уже не искал ничего вокруг: ни священника, ни людей, ни икон. Мне не нужно было следить за службой и что-то пытаться в ней понять. Я, признаюсь, и не слышал тогда пения и возгласов. Душа внимала… внимала внутренним слухом тому царству покоя, любви и правды, которое внезапно водворилось в сердце…

Подобным образом хорошо отдохнувшее поле, освободившись по весне от зимних оков, раскрывает свои гряды навстречу ласковым лучам солнца и… покоится, каждым, самомалейшим катышком земли ликуя о своём раздолье в преддверии первых всходов.

Сколько прошло времени, не знаю. Моя душа пришла в себя, когда увидела священника с Чашей в руках, произносящего нечто по-цер-ковно-славянски. Не слушая его, я почему-то сказал сам себе, точнее услышал в глубине сердца «Это тебе, это твоё…». Что было в Чаше, для чего её вынесли, я, конечно, не ведал. Но душа неодолимо влекла меня к серебряному сосуду, как будто в нём был сокрыт источник жизни, то, без чего отныне я не смогу жить… Увидев, как другие сложили руки на груди крест-накрест, я сделал то же самое и медленно приблизился к священнику.

Тот, подняв на меня взор, спросил: «Миленький, а ты исповедовался?». О это чудное, «умилительное» слово! Благодарю Господа, что Он тогда вложил его в уста опытного пастыря, знатока душ человеческих! Это слово было так созвучно светлому чувству, которое поселилось у меня на сердце во время безмолвного предстояния алтарю.

– Нет, – ответил я, – а что это такое?

– Останься после службы, я тебя поисповедую…

Отойдя от Чаши непричащённый, я вдруг заплакал, да так сильно, что слёзы хлынули у меня из глаз. Поспешно выбежав из храма, без всякой обиды на священника, я побрёл в университет, размазывая по щекам всё прибывающую солёную влагу. Что было в этих слезах, друзья мои? Не то ли, что чувствует младенец, когда его отторгают от тёплой и щедрой материнской груди?..

Таким и чувствовал я себя тогда – совершенным младенцем, обретшим отчий дом, но не удостоившимся родительского хлеба. От текущих слёз мне становилось всё легче и легче, как будто что-то тяжёлое, мутное, годами копившееся в душе, выходило вон.

Успокоившись и совладав с собой, я вошёл в метро. Земная жизнь с её суетой вновь вступала в свои права. Но на сердце было удивительно свободно и тепло, словно некий огонёк грел его изнутри. Непередаваемое чувство новизны и отрады….