, насильно вовлекает человека в рабство. В этой анатомии греха, то есть в том, как навык ко злу против природы насильно заставляет человека совершать еже не хощет (см. Рим. 7, 19) и упорствовать в делании доб­ра, Отцы нашли главный корень разложения — самолюбие. Но если по качеству эта основная черта нашей искаженной природы называется само­любием, то по своему проявлению она называется сластолюбием, под которым скрываются все страсти и похоти.

Каждый монах, приобретя познание данного различения, целенаправ­ленно действует в этой тайной войне, в которой употребляемые оружия уже не плотская, но сильна Богом на разорение твердем (2 Кор. 10, 4) и всякой неправды и прелести врага. И хотя в перечне первопричин всех зол и страстей вместе с самолюбием обычно приводится эгоизм и стяжательство, все же главнейшее место в брани против человека почти всегда за­нимает самолюбие, потому что поддерживается природными факторами — законами само­сохранения жизни.

Эти три «главнейшие» страсти, как они именуются в святоотеческом словоупотребле­нии, превзошел и победил Господь в пустыне после Своего Крещения, передав и нам секре­ты этой брани. Монах, содействием Благодати Святого Духа и доброй человеческой волей преуспевающий в подражании Господу нашему Иисусу, вступает в брань против этих глав­ных зол начиная с самолюбия.

И вот почему: все, что есть и называется страстью и похо­тью, — это не осмысленная потребность для поддержания человеческой жизни, но необуз­данные порывы желаний неразумной части нашей души, которая живет «не по природе»; а преследуемая цель этих порывов — проистекающее от удовлетворения этих страстей на­слаждение. Поэтому в наслаждении, которая есть мать похотливых влечений, и состоит цель страстной и греховной жизни.

Таким образом, сластолюбие называется внешним проявлени­ем самолюбия; вот почему и воюющие против этих страстей воины Христовы возлюбили любострадание. Пример личной жизни Господа нашего, особенно в пустыне, где Он вступил в брань с искушавшим Его дьяволом — вот что такое любострадание. Господь постился, пре­бывал в бдении, молился, был в нищете и девстве — все это главные признаки любострада-ния.

К этим основным добродетелям наши Отцы впоследствии прибавили остальные частно­сти практической стороны аскетического делания и создали идеальный институт, называе­мый монашеством. С помощью практического любострадания успешно воюя с каждым дви­жением страсти, монахи по Благодати Христовой побеждают страсти и похоти, то есть жизнь «не по природе».

Когда, наконец, монах достигает естественного состояния, Благодать Святого Духа, пребывающая внутри него, начинает производить в нем свои естественные действия, на­правленные на обновление и воскрешение ветхого человека, умерщвленного грехом. Страх Божий, будучи первым началом, развивает и возбуждает божественную ревность. Ревность ведет к более строгому злостраданию и, особенно, к усердию в соблюдении заповедей Божи-их.

Одновременно она пробуждает у монаха чувство вины, так как временами дает ему ощу­тить вкус божественной любви. После этого в нем просыпаются скорбь и слезы, возникаю­щие исключительно в отношении к Богу; они начинают размягчать жестокость человеческо­го сердца, принося ему, по милости Божией, очищение. Если монах имеет опытного руководителя и если небрежение и эгоизм не окрадывают его скромного подвига злострадания, Благодать Божия на этом добром пути начинает ощу­тимее проявлять свое присутствие в уме, уча его смирению и молитве.

Послушание, отсече­ние собственной воли и вообще чистота совести в отношении страстей и помыслов, имею­щих благовидные предлоги, — а это последнее легко достигается истинным послушанием — все это привлекает действие Благодати Божией. Благодать, пребывает и действует преиму­ щественно в уме подвизающегося, который теперь приобщается к духовному познанию, так что разрушается вся прелесть вражия и в делах и в мыслях, в которую враг с легкостью мог его ввергнуть.

Здесь требуется особенно остерегаться лукавства, рождаемого самомнением, потому что оно бывает очень тонким и неразличимым. Другая опасность «справа» таится в мнимом проявлении практической любви, от чего разрушается точность в соблюдении ус­тава: здесь требуется очень тонкое рассуждение. Но хорошим послушникам не нужны эти подробности. Все это доброе устроение вызывается Благодатью Божией, без которой человек не может совершить ничего.

Святитель Григорий Палама в одной из своих «Бесед» высказывает следующую мысль: «Если Бог в нас не действует, все, исходящее от нас, становится грехом»1 . Однако, несмотря на то что мы всего достигаем Благодатью Божией, она опять-таки ничего нам не дает без участия и сотрудничества нашей человеческой воли. Вот почему так вредят человеку два ве­ликих зла — небрежение и эгоизм. Небрежение осуждено Богом (см. Иер. 31, 10)

, и пленен­ный им как правило удаляется от Бога, потому что хотя он и знает по опыту, что Благодати Божией необходимо его содействие для его собственного воскресения и преуспеяния, он от­казывается от этого соучастия и предает благословение божественной Благодати, которая сама уже даровала ему столько блага. От гордости же Благодать отступает с гневом и отвра­щением, потому что не терпит присваивания своих благословений — ведь гордостью чело­век крадет ее благословения и считает себя собственником небесных даров, которыми она его богато награждает.

Итак, это доброе устроение, не пресекающееся в своих пределах, называется состояни­ем просвещения; оно готовит своего обладателя к третьей и последней стадии — святости и совершенства в Боге. Монах, с одной стороны, ограничивает проявления своей любви к чему бы то ни было тварному, с другой же стороны, всецело обращается к Богу и с горячей ревностью посвящает себя практическому осуществлению Его божественных заповедей.

Так поработив весь свой разум, все намерение и всю энергию в послушание Христово (см. 2 Кор. 10, 5), монах полностью умирает для мира, уже не живет ни для самого себя, ни для кого другого, но только для умершего за него и воскресшего Христа (см. 2 Кор. 5,15). Господь наш Иисус Христос говорит: Аз жив, и вы живи будете (Ин. 14, 19). Потому что где монах действительно жив, как сын воскресения, ищет вышнего, горняя мудрствует (ср. Кол. 3, 1-2) — там и Христос.