Иосиф Ватопедский /Слова утешения/ Библиотека Golden-Ship.ru
В предыдущей беседе мы говорили о послушании как о нашем долге. Теперь мы должны сказать о смирении как о свойстве, как о характерном признаке и строе души и личности человека. Если долг — нерушимое правило жизни разумных существ, то насколько выше стоит свойство и характерный признак? И опять, если бы смирение было лишь человеческим навыком и мастерством, украшающим и усовершающим разумную природу, и не имело бы в себе божественного начала, то человек мог бы осмелиться его описать.
Но с того момента, как нам было открыто, что смирение проявило себя свойством Самого Воплощенного Слова, оно тут же стало неуловимым для человеческих умозаключений и постигается отныне только удивлением и изумлением. Потому что сказано: Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем (Мф. 11, 29). Приведу одно самодостаточное описание смиренномудрия из слов великого светильника, подлинного философа Благодати, вдохновленного Святым Духом, святого Исаака Сирина, продолжателя святоотеческой традиции, чтобы подтвердить вышесказанное.
«Хочу отверзть уста свои, о братия, и начать говорить на высокую тему смиренномудрия, но наполняюсь страхом, как тот, кто знает, что должен говорить о Боге в форме своих собственных мыслей. Ведь оно — облачение Божества. Потому что Слово, вочеловечившись, облеклось в него и беседовало с нами через него в теле нашем»[2] . Что касается природы этой «вседобродетели», достаточно будет оставить отеческое определение ее, то есть что она божественна и в своей духовной полноте — облачение Божества, и, следовательно, дар одной лишь Благодати Всесвятого Духа.
Теперь же мы удовлетворимся рассмотрением ее свойств и действий, и, самое главное, тем, как она приобретается и каковы условия, способствующие ее приходу, и все это совершим, как обычно, со страхом и опираясь на суждения наших Отцов. Поскольку мы назвали смирение характерным признаком и как бы лицом разумной природы, будет небесполезным, если мы как можно шире рассмотрим, как приобрести этот признак.
И это для того, чтобы добродетель смирения с самого начала приобрела некую достоверность в восприятии людей и стала желанной для них, потому что все имеют право через нее воссоздать заново свою личность. В первую очередь смиренномудрие обнаруживается в области нравственного закона. Однако по ту сторону нравственного закона обретается более общее основание, которое понуждает к смирению, ведь мы видим, что его особым образом обнаруживает в себе «Новое Творение», Воплотившийся Бог Слово, Который включает его не в этическое пространство долга, но в способ бытия личности, делая его свойством и признаком.
Возможно, апостолы Христовы и желали узнать, что есть Иисус в глубине Своего присутствия, в Своем боголепном внутреннем мире, но они не дерзали спросить Его об этом, как не дерзали высказать и многие другие недоумения, которые у них были и которые Он разрешал Сам в подходящие для этого моменты. Поэтому и здесь по Своей собственной инициативе Христос открыл им тайну Своего присутствия в таких умилительных словах: Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11,29).
Откровение о том, что Воплотившийся Бог Слово был смирен не по внешнему образу, но «сердцем», переносит нас в иные сферы и области существования, которые не подлежат предпочтениям и усилиям воли, но переживаются как духовные состояния. Всесильный Бог Слово, о Котором говорится, что вся Тем быша (Ин. 1, 3) и всяческая Тем и о Нем создашася (Кол. 1, 16)
, Он, говорю, есть начало всякого личностного бытия, и через Его Дар все остальные личности находят свое место. Понятие «смиренный сердцем», относимое к Богу Слову, приобретает значение как условие достоверности и неподверженности изменению. И так как Господь наш есть начало всякого личностного бытия, то справедливо Он есть и именуется «смиренный сердцем», потому что через это положение достоверности и недвижимости ясно проявляется безусловность Его силы и владычества.
Но сейчас наша цель — не входить в богословские различения божественных свойств, а указать на божественность и особое значение смирения Божия и смирения подражателей Христа, живших во все века и периоды Его откровения. Смирение входит во все и само все в себя вмещает, оно не имеет страха, смущения, не ищет ничего и, следовательно, не производит движения.
Наш Иисус, будучи Истиной как она есть, Жизнью и Любовью, поистине и смирен, так как это свойство — общая характерная особенность Его личности. Смирение в полной мере переносится и на тех, кто следует за Господом, в силу их сопричастности Ему. Это доказывает, что смирение — не просто отрасль нравственного закона, который противостоит противоположному пороку, как это происходит в отношении других добродетелей: смирение представляет собой онтологический принцип самостоятельного бытия личностей, которые согласно природе своего существа, при своей несомненной статичности, являются средоточиями силы, самовластия и энергии.
И напротив, признаки отсутствия смирения — это неуверенность, страх, подозрительность, нужда и, как следствие, беззаконное возбуждение всех видов и форм неправды и заблуждения относительно спасения и собственной безопасности. Живой образ такого состояния — дьявол, который испытывает и производит все эти негативные и подобные им признаки разрушения личности.
Несмиренное мышление, называемое эгоизмом и гордыней, ничего не вмещает в себя и само не может ни во что вместиться, оставаясь изолированным в своем удушающем своекорыстии и индивидуализме. Это мышление сжимается в невыносимых пределах единичности, сдавливаемое безличным своекорыстием и самостью, непрестанно самоуничтожается, развивая в себе малодушие, неуверенность и отчуждение, и так до полного ниспадения к нечестивому разнообразию лукавства, чтобы оправдаться.
Теснота такого самоотрицания, то есть нигилизма, изглаживает из сознания всякое понятие об абсолютном, об истине, о вечности, о масштабах единства всего тварного. Нигилист не принимает другого вследствие своей собственной болезни. Развитие нигилизма приводит к анархизму, когда не принимается никакое начало, отрицается любая зависимость, божественная или человеческая, и завершается атеизмом, который является самым большим злом и преддверием всякого зла, фактическим существом дьявола и полной погибелью.
Что же, спрошу я, представляет собой дьявол, разложившийся в своем существе и свойствах? Он эгоист, страшный эгоист. Он ничего не вмещает, кроме самого себя. Не принимает какого-либо другого начала, господства и власти. Всегда и везде он остается одиноким и по необходимости отрицает все, потому что ничего к себе не подпускает. Он стал вне всего, отложился от всякого бытия и остался в ничто своего всеобщего отрицания.