, Он, говорю, есть начало всякого личностного бытия, и через Его Дар все осталь­ные личности находят свое место. Понятие «смиренный сердцем», относимое к Богу Слову, приобретает значение как условие достоверности и неподверженности изменению. И так как Господь наш есть начало всякого личностного бытия, то справедливо Он есть и именуется «смиренный сердцем», потому что через это положение достоверности и недвижимости ясно проявляется безусловность Его силы и владычества.

Но сейчас наша цель — не входить в бо­гословские различения божественных свойств, а указать на божественность и особое значе­ние смирения Божия и смирения подражателей Христа, живших во все века и периоды Его откровения. Смирение входит во все и само все в себя вмещает, оно не имеет страха, смущения, не ищет ничего и, следовательно, не производит движения.

Наш Иисус, будучи Истиной как она есть, Жизнью и Любовью, поистине и смирен, так как это свойство — общая характерная особенность Его личности. Смирение в полной мере переносится и на тех, кто следует за Господом, в силу их сопричастности Ему. Это доказывает, что смирение — не просто от­расль нравственного закона, который противостоит противоположному пороку, как это про­исходит в отношении других добродетелей: смирение представляет собой онтологический принцип самостоятельного бытия личностей, которые согласно природе своего существа, при своей несомненной статичности, являются средоточиями силы, самовластия и энергии.

И напротив, признаки отсутствия смирения — это неуверенность, страх, подозритель­ность, нужда и, как следствие, беззаконное возбуждение всех видов и форм неправды и за­блуждения относительно спасения и собственной безопасности. Живой образ такого состояния — дьявол, который испытывает и производит все эти негативные и подобные им признаки разрушения личности.

Несмиренное мышление, назы­ваемое эгоизмом и гордыней, ничего не вмещает в себя и само не может ни во что вместить­ся, оставаясь изолированным в своем удушающем своекорыстии и индивидуализме. Это мышление сжимается в невыносимых пределах единичности, сдавливаемое безличным свое­корыстием и самостью, непрестанно самоуничтожается, развивая в себе малодушие, неуве­ренность и отчуждение, и так до полного ниспадения к нечестивому разнообразию лукавст­ва, чтобы оправдаться.

Теснота такого самоотрицания, то есть нигилизма, изглаживает из сознания всякое понятие об абсолютном, об истине, о вечности, о масштабах единства всего тварного. Нигилист не принимает другого вследствие своей собственной болезни. Раз­витие нигилизма приводит к анархизму, когда не принимается никакое начало, отрицается любая зависимость, божественная или человеческая, и завершается атеизмом, который явля­ется самым большим злом и преддверием всякого зла, фактическим существом дьявола и полной погибелью.

Что же, спрошу я, представляет собой дьявол, разложившийся в своем существе и свойствах? Он эгоист, страшный эгоист. Он ничего не вмещает, кроме самого себя. Не при­нимает какого-либо другого начала, господства и власти. Всегда и везде он остается одино­ким и по необходимости отрицает все, потому что ничего к себе не подпускает. Он стал вне всего, отложился от всякого бытия и остался в ничто своего всеобщего отрицания.

Вот по­чему он ниспал с Неба: Видех Сатану яко молнию с Небесе спадша (Лк. 10, 18). И вот поче­му он осужден: Князь мира сего осужден бысть (Ин. 16, 11). Вот почему он изгнан: Ныне князь мира сего изгнан будет вон (Ин. 12, 31). Изгнанный из всякого места и области, где есть жизнь, дьявол пребывает только во тьме смерти, погибели, ада. Больше он не властен в пространстве всеобщего бытия, потому что самоизгнан по причине своего проклятого эго­изма.

И поэтому, будучи ничто, он пытается похитить признаки и черты личности хитро­стью, ложью и обманом, выдумывая несуществующие достоинства и присваивая то, что ему не принадлежит. Там где нет опоры в смиренномудрии, нет и безопасности, потому что отсутствует единство с нашим Иисусом, Который есть мир наш (Еф. 2,14) и воскресение (Ин. 11, 25).

Таков дьявол и такова нищета эгоизма, обладающего его сторонниками, эгоизма, кото­рый заставляет их присваивать, притворяться, лицемерить, потому что они желают почестей, которых недостойны, будучи по существу беспомощными и нищими, так как удалились от единства жизни с остальными существами через свой убогий индивидуализм. За этим не­счастьем следуют все беды, увенчиваясь ненавистью, завистью и обвинением всех.

Мрачное покрывало смерти погребает эти существа, возделавшие в себе дьявольские качества, эти от­прыски человекоубийцы дьявола, который с самого начала согрешает и заблуждается, буду­чи лжецом и отцом лжи (Ин. 8, 44). В противоположность этому, благословенный и исполненный Благодати смиренный человек кроток, тих, спокоен, неизменен в добродетели, неподвижен на зло, не подвержен влиянию случая или угрозы.

Он непрестанно живет в недрах веры, как детеныш в объятиях матери-Благодати. Он никогда не живет ради себя самого, так как забыл себя. Он вместился в других: стал всем для всех, чтобы всех утешать. Он плачет с плачущими и радуется с ра­дующимися. Посвятив себя, по Благодати, Спасителю Христу, он несет тяжесть всех, нико­гда никого не опечаливая и не огорчая.

В полноте своей любви ко всем, даже к неразумной природе, он своим послушанием каждому делает все, что требуется случаем, и одновременно скрывается под покровом своего смирения, чтобы не быть замеченным. Он избегает славы, уклоняется от почестей, не желает благодарностей. Он любим всеми и не имеет врагов. Если, паче чаяния, будет дан повод к его поношению и осуждению, он при личной встрече не смо­жет высказать ничего вопреки этому.

Таинственный покров Благодати, которая подкрепляет его, овевает страхом и благоговением присутствующих рядом с ним, и они быстро меняют свои суждения и чувства. Осуждавшие прежде становятся услужливыми. Даже неразумная природа, животная и растительная, изменяет свою жесткость и дикость в присутствии сми­ренного. Укрепляющая его божественная Благодать мгновенно опознается суровыми сти­хиями и дикими зверями, которые прекращают свои естественные действия и становятся служителями, потому что рядом со смиренным человеком они ощущают благоухание их первого господина, еще не согрешившего Адама, который приближался к ним и давал им имена как их господин и восприемник.