Однако все, что одному человеку кажется необходимым и оправданным, если не будет упорядочено законом любви, заканчивается деспотизмом над другими. Неразумное и эгоистичное отношение человека к собственному праву на самосохранение часто достигает состояния скотской жизни и завершается трагическим лозунгом современного «обществен­ного вещания»: «Твоя смерть есть моя жизнь».

Эгоистичная склонность к самосохранению рождает самолюбие; самолюбие не живет без корыстолюбия, а корыстолюбие нуждается в неправде, хищении и т.д. Однако «тормо­жение», которое создается любовью, не только сбрасывает лишнюю скорость в устремлен­ности человека к собственному благополучию в ущерб другим, но и останавливает его в по­иске того, что законно: она заставляет его не искать даже своего.

Более того, она доходит до отдания жизни в жертву за других людей, как и Господь наш, Самосущая Любовь, по­жертвовал Собой за живот мира и спасение (ср. Ин. 6, 50). Любовь предпочитает давать, нежели брать; она прощает прежде, нежели у нее испросят прощения; дает в долг тогда, ко­гда знает, что ей его не вернут; когда ее принуждают к чему-либо, делает больше требуемо­го.

В общем, она живет не ради себя, а ради ближних. Весьма характерно, что Иисус, когда приблизился час Его спасительной жертвы за мир, с воодушевлением и удовлетворением изрек эти великие слова: Ныне прославися Сын Чело­веческий (Ин. 13, 31). Ведь Он не упомянул о славе, когда говорил: Аз победих мир (Ин. 16, 33), также когда говорил: Дадеся Ми всяка власть на Небеси и на земли (Мф. 28, 18).

Он не считал Своей славой и то, что, как Он возвестил, вся, елика имать Отец, Моя суть (Ин. 16, 15), и многое другое, что свидетельствует о Его боголепном величии. Но единственной Своей славой Он назвал Свою жертву за жизнь других людей. Итак, кто желает славы и здесь и на Небе, пусть приведет в действие свою личную любовь ко Христу. Ах, сладчайшая любовь, которая есть Бог и которая есть жизнь!

Ее не познало боль­шинство людей, которые предпочли смерть вместо жизни. Ее отличительные черты — это самопожертвование, солидарность, служение ближнему, это егда кто душу свою положит за други своя (Ин. 15, 13). Но Христос пошел еще дальше и был принесен в жертву за всех нас, когда мы были Его врагами: Врази бывше примирихомся Богу смертию Сына Его (Рим. 5, 10).

Ах, сладчайшая чаша небесного вина, которое пробовавших его заставляло забыть са­мих себя и стать «безумными» во Христе (см. 1 Кор. 4, 10)! Из этой чаши с вином любви пи­ли апостолы и возрадовались, яко за имя Господа Иисуса сподобишася бесчестие прияти (Деян. 5, 41). Вкусив от этой чаши, апостол Павел писал: Радуюся во страданиих моих о вас, яко исполняю лишение скорбей Христовых во плоти моей за Тело Его[7] (Кол. 1, 24)

, то есть он радовался своим страданиям, понесенным ради Христа, побоям, побиению камнями, кораб­лекрушениям, темницам, бичеваниям, гонениям, алчбе и жажде, и наконец, самой смерти. Услаждение этим вином побудило его молиться о том, чтобы отлучену ему быти от Христа по братии его (Рим. 9, 3), то есть ради единокровных ему иудеев, потому что их отлучение от Бога вызывало в нем большие страдания.

Этим вином был «опьянен» и весь сонм мучени­ков Христовых, которые с радостью пошли по пути Голгофы. От той же чаши испило и множество преподобных, которые бескровным мученичеством самоотречения с готовно­стью подъяли и пронесли через всю жизнь Крест Господень, проидоша в милотех и в козиих кожах, лишени, скорбяще, озлоблени; ихже не бе достоин весь мир, в пустынех скитающеся и в горах и в вертепах и в пропастех земных (Евр. 11, 37-38).

Кто сможет объяснить эту за­гадку добровольного самопожертвования любви, тот поймет и слова Господа нашего: Иже аще хощет в вас вящший быти, да будет вам слуга (Мф. 20, 26) и: Блаженнее есть паче даяти, нежели приимати (Деян. 20, 35). И все это богатство содержится в одном лишь свой­стве любви, в том, что любовь «не ищет своих си». 7. Любовь «не раздражается». Кротость — весьма желанная добродетель!

Это опреде­ленный вид приветливости, делающей приятной нашу жизнь, по которой все мы тоскуем, потому что хотим, чтобы наша жизнь в обществе других людей была сносной и приемлемой. Напротив, присутствие раздражительности и гнева отравляет всякое благородное чувство, изгоняет мир, заставляет исчезнуть радость, разрушает счастье, согласие, гармонию, единст­во, влечет за собой смущение, смятение, страх, подозрительность, разделение, душевное и телесное расстройство, помрачение ума, развращение помыслов, решений и действий и, самое ужасное, злые умыслы и убийства, которые являются качествами человекоубийцы дья­вола.

Современное светское общество, привыкшее лицемерить, всячески оправдывает и по­крывает взрывы раздражительности и гнева, пытаясь объяснить это естественными причи­нами: так, говорят, что тот или иной человек «нервный», «своеобразный», «впечатлитель­ный» и т. п., не желая признать присутствия гнева как душевной страсти, как энергии, дейст­вующей против природы, как уродливого искажения человеческой разумности.

Существуют другие немощи, которые влияют на частную жизнь отдельного человека и вредят только ему одному. Однако, страсть гнева является постоянной и всесторонней, не оставаясь лишь в той душе, которой она обладает, но выплескивается наружу, в окружающую среду, так что ее зловоние отравляет и других. Этот палящий ветер раздражительности, который не только сжигает и опустошает все, что попадется на его пути, но и препятствует всему, что еще толь­ко собирается произрасти, может быть остановлен и успокоен только любезным и кротким нравом, потому что любовь «не раздражается».

Священное Писание, желая защитить человека от страсти гнева, напоминает: Гнев гу­бит и разумныя (Притч. 15, 1) и: Муж ярый не благообразен (Притч. 11, 25). Святые Отцы говорили, что гневный, если и мертвого воскресит, не будет благоприятен Богу. Гнев — главный признак отсутствия любви, доказательство отсутствия христианского сознания или даже человеческого разума, и признак господства в человеке мрачной страсти, источающей­ся из глубины «мертвой» для Бога души, которая умерла еще прежде своего исхода из тела.