Хотим мы того или не хотим, смерть обязательно придет. Она не уничтожима в физическом плане. И вот любовь наша должна быть также неуничтожима, как неуничтожима смерть. Любовь, прежде всего, к Богу, затем – любовь к ближним людям и только потом – любовь к себе. А нужно ли любить себя? Нужно, ведь и Сам Господь заповедал нам: "Возлюби ближнего своего, как самого себя" (Мф.22,39).

Ведь Он же не сказал, что мы не должны любить себя. А как мы должны любить себя и кого любить в себе? В себе мы должны, прежде всего, видеть и любить образ Божий. Ибо каждый человек несет в себе образ Божий. Каким бы падшем в нравственном отношении он ни был. И не свое тело, не свое личное "Я". И жить не для тела. – Когда уходит близкий человек, все наши мысли полны только им – мы мечтаем во что бы то ни стало снова увидеться с ним.

По учению Православной Церкви, возможна ли встреча с нашими близкими после всеобщего Воскресения, и возможно ли узнавание? – Безусловно, возможна. Ведь "Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых" (Мк.12,27). И Церковь наша есть сообщество всех ее членов, и живых, и умерших физически. Их души живы – они молятся о нас, как и мы о них. Лучший пример тому – наше обращение к святым угодникам, которые являются предстателями за нас пред Богом. И иногда мы ощущаем их помощь.

Наши близкие, которые уже ушли из этого мира в мир духовный, они также молятся о нас, помнят нас. И, безусловно, после нашей смерти мы встретимся с ними и, конечно, узнаем их. – На чем основывается священник, благословляя или не благословляя на какое-либо дело, в том числе на операцию? – Есть старцы, которым, благодаря их большому духовному опыту, деятельной молитве и любви Господь открывает многое.

Они могут дать совет просто в силу своей прозорливости. Но большинство священников, наверное, этим не обладают. По себе я могу сказать, что когда больные просят дать благословение на операцию, то я больше подхожу как врач и стараюсь вникнуть в суть медицинской проблемы. Мне, может быть, в этом отношении легче, так как у меня есть врачебный опыт и немалый духовный опыт – в Церкви я с 62-63 годов и находился под руководством мудрых духовников.

Благодаря этому выработалось интуитивное восприятие больного и человека вообще. Иногда, к сожалению, священники берут на себя слишком много и благословляют или не благословляют, не имея на то ни духовных, ни медицинских оснований, но это дело их совести. Я считаю, что каждый из нас должен заниматься своим делом. Врач должен заниматься своим врачебным искусством, священник должен помогать духовно и, прежде чем дать благословение на операцию или какое-либо лечение, неплохо было бы священнику посоветоваться с врачом и не брать такую ответственность на себя.

Есть один мудрый опытный старец, одно имя которого вызвало бы у многих глубокое почтение. Однажды к нему пришел человек с просьбой благословить на операцию по поводу опухоли мозга и сказал, что священник, у которого он уже был, категорически запретил делать операцию. Старец ответил: "Ты знаешь, дорогой, я не врач, я не могу сказать, нужна тебе операция или нет; найди, пожалуйста, православного врача, и, как он посоветует, так и сделай".

Каким-то образом этот больной нашел меня. А я все-таки врач-невропатолог и диагноз опухоли мозга ставил часто. Поговорив с ним, проверив компьютерный томографический анализ, мне стало ясно, что здесь такой случай, когда больному можно легко помочь, удалив опухоль. И ему благополучно сделали операцию. И благодарить он должен не меня, а врачей, которые провели операцию. И Господа Бога.

– Существует ли положение о том, что лучше скрыть вероятную смерть от больного? – Я не знаю, писано это правило или нет, но оно было всегда. Есть и сейчас. Хотя ответить на этот вопрос однозначно я не могу. Так как многое зависит от личности больного, от его отношения к жизни и смерти, от его отношения к Богу. Ведь если человек – верующий и христианин – это одно дело, ему нужно сказать.

Хотя иногда и верующему человеку прямо об этом говорит нельзя. Конечно, с христианской точки зрения, лучше сказать – чтобы человек смог духовно подготовиться к смерти. Но ведь неверующие люди смерти боятся, и знание правды часто вводит их в психологический шок. Поэтому надо подходить индивидуально. Что касается меня лично, то я хотел бы знать правду сразу, чтобы перейти этот рубеж жизни и смерти подготовленным. С иеромонахом Анатолием (Берестовым)

беседовал Александр Егорцев "ТД", №7,16,1997   Половина свежей лепешки Игумен Филипп (Жигулин): "В чеченском плену мне казалось, что мы в предбаннике ада" Игумен Филипп (тогда еще – до принятия монашества – иерей Сергий Жигулин), будучи заведующим Сектором по связям с нехристианскими религиями, посещал Чечню неоднократно.

Он в составе православных, а также совместных христиано-мусульманских делегаций участвовал в различных встречах с руководством боевиков. – Как Вы оказались в плену? – Это произошло 28 января 1996 года. Мы возвращались из Урус-Мартан после встречи с одним полевым командиром. Мы с отцом Анатолием, настоятелем храма в Грозном, беседовали с этим командиром, желая добиться подвижек в вопросе обмена военнопленными и незаконно захваченными людьми.

Как раз в это время были похищены рабочие из Волгодонска, которые осуществляли ремонт грозненской ТЭЦ, ставропольские рабочие, саратовские, ремонтировавшие объекты на территории Чечни. Поэтому мы ездили в Урус-Мартан. В плену мы оказались в результате захвата на дороге, ведущей к Грозному... – И как долго Вы находились в заложниках? – Я провел в плену 160 дней, почти что 6 месяцев.

И естественно, целую гамму чувств, колоссальный диапазон переживаний я испытал. Это очень сложно передать в двух словах. – Вы были в равных условиях с жителями? – Нет, конечно. Даже по сравнению с охраной и с теми чеченцами, которых они захватили, своих земляков из оппозиции: завгаевцев, кантемировцев, условия нашего содержания были совершенно другими.