— технику калькуляции с формальными символами. Все же остальное, что служит обеспечением этого метода, отодвигается за его границу, объявляется «преодоленным», субъективным, ненаучным. Однако, чаще всего именно этот находящийся за границами метода «остаток» и оказывается самым органичным и неустранимым началом науки.[188] Из всего этого естественно встает вопрос о философской оправданности метода, методизма вообще, о границах методического подхода в познании.

Декарт дал не только описание своего метода, но и подробно рассмотрел все сним связанное, все то поле методической «ментальности», непосредственным плодом которой этот метод является. Декарт настаивает, что познание невозможно, пока не будет познан сам орган познания. «Если кто-нибудь поставит своей задачей исследовать все истины, для познания которых достаточно человеческого разумения,  — пишет Декарт в Правилах для руководства ума, — а это, мне кажется, надлежит сделать хотя бы раз в жизни всем, кто серьезно доискивается здравого смысла,  — он наверняка обнаружит с помощью данных правил, что ничего невозможно познать прежде, чем разум, так как от него зависит познание всего остального, а не наоборот»[189] .

Далее, как известно, Декарт приводит пример, связанный с механическими ремеслами. Человек, желающий заняться кузнечным делом и не имеющий готовых инструментов, должен будет сначала использовать любые подручные предметы — камни, палки, необработанное железо,  — чтобы с помощью них «выковать» сначала необходимые инструменты — молотки, наковальню, щипцы и т.д.

И только после этого с помощью этих специальных предметов — орудий труда — он сможет заняться собственно кузнечным делом: делать мечи, шлемы и т.д. Пример очень поучителен. Его аналог в философии — формулировка научного метода — характеризуется, действительно, тем же: движение мысли при формулировке метода отнюдь не методично. Оно не подчиняется тем критериям ясности и отчкетливости, которые конститутивны для метода.

Скорее оно носит характер некоторых интуитивных открытий, череды воплощений некоторого интуитивного принципа, предносящегося философу. Наш «становящийся кузнец» тоже пользуется подручными материалами при выделке орудий труда не согласно их естественному предназначению, а в плане определенной технологической перспективы: быть удобным для удара, быть гибким, тяжелым, огнестойким и т.д.

Короче, соответствовать той цели, которая выдвинута человеком. Но откуда берется сама цель? Чем она оправдана? Декарт склоняется скорее к тому, что начала метода врождены нам. То есть человеческий разум носит в себе определенную тенденцию к подобным построениям(как если бы камни и палки существовали только для того, чтобы было создано орудие — молоток, топор и т.д...).

Однако, эта истина отнюдь не выводится методически. Она принимается как некий направляющий принцип некритически, мы вместе с Декартом должны верить в нее. Веря в нее, мы и в тех уже наличных научных дисциплинах(«подручных предметах») — арифметике, геометрии древних — видим и используем только ту сторону, которая отвечает нашей вере. При этом мы методически игнорируем другие стороны, мы культивируем не какую-то естественную,  а вполне специальную пред-взятую точку зрения.

Эта точка зрения связана с определенной антропологией, с конкретными представлениями о том, что и почему врождено человеку. Обсуждение последнего вопроса неотделимо от обсуждения ценностных, мировоззренческих ориентиров, скрытых в данной стратегии познания. Но эта тема уже выходит за пределы нашей статьи. Обратимся опять на некоторое время к геометрии.

Декарт дал последовательно номиналистическую интерпретацию геометрии. Геометр древности искал через свою науку встречи с высшей реальностью. Неоплатоник V века Прокл Диадох пишет в своем Комментарии на первую книгу «Начал Евклида», что геометр «должен превратить изучение своей науки из самоцели в дело собственного пробуждения, перехода от воображения к чистому разуму, абстрагируясь в этом действии от протяженности и деятельности пассивного интеллекта, через что он увидит все вещи лишенными размеров и неделимыми, а именно: круг, его диаметр, многоугольники в круге, все вещи во всех и каждую отдельно»[190] .

Увидеть вещи лишенными размеров, все вещи во всех и каждую отдельно и означает, что речь идет не об обычном чувственном, а об «умном» созерцании (q e w r i a ). Занятия геометрией понимались как пропедевтика к интеллектуально-мистическому воспитанию философа, развитию его интеллектуальной интуиции, развитию высших человеческих способностей, направленному на умное постижение платоновского мира идей.

В сосредоточенности интеллектуального созерцания геометр-философ преодолевает гетерогенность геометрической пространственности и ему открывается мир чистых форм, разом заключающий в себе всю полноту геометрических соотношений... Скажут, что все это, мол, философия, а не математика. Но в том и состояло существенное отличие античной культуры от новоевропейской, что быть в первой просто профессионально, по-обывательски,  математиком было почти невозможно.

Наука, особенно в платоновско-пифагорейской традиции, понималась как деятельность, причащающая человека высшей реальности, открывающая ему доступ к высшим озарениям... Античная математика стремится, в последнем счете, к восприятию формы (идеи) геометрической фигуры, как некой целостной сущности, требующей для своего постижения, соответственно, и целостного же умственного акта — интеллектуального созерцания.

По Декарту, геометрия изучает кривые, но не любые, а только те, для которых «можно точно узнать их меру». Эта мера фактически понимается здесь как формула кривой. Формула дает закон движения точки, описывающей кривую. Формула выражает то постоянное соотношения, котороесохраняется между элементами кривой для любой точки. Формула представляет собой конструктивную алгебраическую схему механического порождения кривой.

Декарт, в духе своего «становящегося кузнеца», как бы изначально использует кривые геометрии для того чтобы реализовать цели механических ремесел... Паскаль, с его удивительно взвешенным философским видением гносеологических проблем, и здесь давал более точные формулировки, лишенные всякой тени прельщения идеологией методизма. Обсуждая проблему метода в своих Мыслях и показывая, что невозможно обладать совершенным научным знанием, т.е.