Вполне возможно, что одна из этих теорий даст к этому времени уменьшение или, даже, осцилляцию энтропии. И претендовать на то, что наша термодинамика единственно возможная, физика не может, так как это и значило бы превращать физику в метафизику. Также не может, подчеркивал Дюгем, претендовать механика на то, что закон притяжения Ньютона, где сила обратно пропорциональна квадрату расстояния, есть окончательно верный.

Совсем не трудно предположить другую функцию расстояния, которая в пределах точности наших опытов и доступных нам расстояний будет также удовлетворительно описывать экспериментальные данные гравитации, и в то же время давать совершенно другие значения на больших или, наоборот, очень малых расстояниях. Что же касается тепловой смерти, то Дюгем заключает: «По самой своей сущности экспериментальная наука не способная предсказывать конец мира, так же как и утверждать его вечную жизненность.

Только в силу чудовищного непонимания смысла науки можно требовать от нее доказательства догмата, который утверждает наша вера»[pp] . Каждая физическая теория всегда есть смесь эмпирических фактов, закономерностей и математических гипотез ( и их следствий). Только первые имеют объективное, «метафизическое» значение. Гипотезы же не имеют подобного смысла, и каждый философ для верного понимания и применения выводов физической науки должен всегда хорошо помнить об этом. § 3.

Многомерность научного разума В свете вышеизложенного можно ли назвать Дюгема позитивистом? Можно ли считать его релятивистом и агностиком, как нередко это делалось в советское время [qq] ? Несмотря на весь пафос деонтологизации научного знания у Дюгема, его, по нашему мнению, все-таки нельзя зачислить в лагерь позитивистов. Конечно, Дюгем был хорошо знаком с трудами своего великого соотечественника, основателя позитивизма, и ему были также близки, как мы видели выше, некоторые положения философии науки Э.Маха.

Однако Дюгем расходился с позитивизмом в двух принципиальных моментах: a ) Для позитивиста не существует окончательной истины, Истины с большой буквы. Все, на что может претендовать человек,- это лишь истинность в конкретных науках, всегда неполных и эволюцинизирующих. Для Дюгема же христианина эта окончательная Истина существует. Она открыта человеку Богом и всегда является той неустранимой точкой референции, с которой соотносится любая истина позитивных наук. b )

Несмотря на отрицание метафизической значимости научных теорий, на котором настаивала философия науки Дюгема, его понимание истории науки стоит в определенном противоречии к этому тезису. Дюгем считал, что в своем историческом развитии наука стремится к некоторой естественной классификации вещей, которая отражает онтологический порядок космоса.

Этот тезис мы будем подробно обсуждать ниже, здесь же нам только важно отметить, что подобные установки разводят Дюгема с позитивизмом. Особенно замечательной является та философская честность, с которой верующий католик Пьер Дюгем относился к научному знанию. Глубокий и разносторонний ученый, настоящий профессионал своего дела, он удержался от искушения «доказать Бога научно», глубоко осознавая, что христианская евангельская весть обращена к свободе человека, а не к его дедуктивным способностям.

Более того: философия науки Дюгема настаивала, что подобные доказательства невозможны. Это трезвое разведение веры и разума, идущее на Западе еще от Фомы Аквинского, очень важно помнить и в сегодняшних дискуссиях о «диалоге науки и религии». Беспринципное и маловерное одновременно мышление сплошь и рядом стремится «подпереть» веру «данными современой науки», совершенно игнорируя разноприродность сфер науки и религии[rr] .

Но трезвые христианские мыслители всегда шли здесь, так или иначе, путем Дюгема. Так, авторитетный современный историк науки католический священник Э.МакМаллин, обсуждая так называемый антропный принцип современной космологии, отмечает логическую несостоятельность стремления делать из него богословские выводы[ss] . Из того, что наша вселенная «хорошо настроена»,- у нее были выбраны соответствующие начальные условия и константы, обеспечивающие возникновение жизни и человека, — отнюдь не следует с необходимостью существование Настройщика, Творца мира.

Физика дает и другие возможности: одновременное ( или последовательное) существование других возможных миров, среди которых наш, «наилучший», есть лишь один из возможных... Наука, как всегда, как понимал это и Дюгем, не может непосредственно говорить о метафизике. И даже если вы будете выводить из антропного прнципа существование Творца, это будет лишь «Бог философов и ученых», как называл это еще Паскаль...

»Существо, которое «хорошо настраивает» вселенную, (если бы даже такое и существовало) — пишет Макмаллин, — созвучно с Богом Творцом христианской традиции. Созвучие означает здесь нечто большее, чем просто логическую состоятельность, но много меньше, чем доказательство»[tt] . * * * Физика, по Дюгему, не дает объяснений, а дает удобные, экономные описания эмпирического мира.

Однако это, скорее, требование к физике, скорее, черта идеальной физики, чем реальной науки. В последней всегда играют большую роль различные социокультурные факторы, существенно деформирующие идеальный образ естествознания. Дюгем много сделал для выявления и описания особых национальных тенденций в мировой науке[uu] . Тем самым под декларируемый им образ единой науки, отрешенной от мировоззренческих претензий и подпорок, подводился как бы новый «подкоп»... Но это не смущало Дюгема.

Идеал чистой науки, опирающейся исключительно на логические основания своих методов и итнорирующей любые мировоззренческие предпочтения, становился как бы еще более притягательным... Остановимся несколько на этих вопросах. Человеческий разум, по Дюгему, не есть нечто одинаковое у всех людей. Дюгем исходит из деления умов на широкие и глубокие — мысль, идущую еще от Паскаля[vv] .

Ум широкий способен схватывать сложную конъюнктуру множества вещей, запоминать их и непосредственно ориентироваться в них. Ум же глубокий стремится найти во всяком многообразии некоторую классификацию, порядок, представить это многообразие как некоторое упорядоченное целое. Широкий ум обычно слаб, в том смысле, что он не может проникнуть внутрь поверхности явлений и выявить абстрактные принципы организации многообразия.