От автора ТОЧНОСТЬ НАУКИ, СТРОГОСТЬ ФИЛОСОФИИ И МУДРОСТЬ РЕЛИГИИ Для всякого образованного верующего человека неизбежно встает задача самоопределения перед лицом культуры. Вера в Бога и благодатная жизнь, дарованная нам Богом в Его Церкви, есть великое сокровище, полнота истины и утешение для каждого христианина. Но чем глубже вхождение в церковную жизнь, тем острее встает вопрос: а что значит для христианина вся остальная культура?
Тема эта идет через всю русскую историю, вплоть до сегодняшнего дня. Но нас, в особенности, интересует здесь ее воплощение в трудах профессиональных правоведов и философов права в XIX-XX веках. Конечно, связь нравственной сферы и правовой обсуждалась также и на Западе. Но любопытно, что там, начиная с нового времени, происходит своеобразная радикализация этой темы, а потом и срыв ее (к концу XIX века).
В XVII-XVIII столетии западные теоретики права (Г.Гроций, Т.Гоббс, Б.Спиноза, Дж.Локк, Г.-В.Лейбниц, Ж.-Ж.Руссо, С.Пуфендорф и др.) стремятся рассмотреть положительное, историческое право в его связи с, так называемым, естественным правом. Последнее обычно понимается как совокупность вложенных Богом в человека естественных наклонностей и представлений о справедливости.
Причем, если в средневековой западной культуре акцент был именно на божественном происхождении естественного права, то к началу нового времени вместе с общими потрясениями и деформациями церковной культуры, распространением деизма и рационализма, акцент все более переносится на естественную разумность этих представлений, которые не смог бы поколебать даже и Бог.
Естественное право начинают понимать как норму, как принцип оценки любого положительного права и используют как «таран» в политической борьбе. Именно исходя из норм естественного права была сформулирована знаменитая «Декларация прав человека и гражданина» 1789 года. Во всех перипетиях борьбы за «естественные права» обращают на себя внимание два характерных момента: 1)
Попытка выразить данное всем людям живое чувство справедливости в виде некоторого кодекса, четко сформулированного списка принципов и законов. Трудно найти более яркое воплощение воинствующего рационализма этой эпохи, стремящегося воплотить всю жизнь духа в абстрактные рассудочные формулы. 2) Какое-то инфантильное нечувствование границы между сферами нравственной и действительной социальной реальности.
Провозглашение лозунгов «свободы, равенства, братства», — типично нравственных требований, взятых из христианского катехизиса, — в качестве политических требований представляет собой, своего рода, правовое сектантство. Политические реформаторы, вдохновлявшиеся этими лозунгами, шли путями, уже проложенными протестантской революцией и множеством связанных с ней сектантских движений.
Именно энтузиасты последних всегда пытались превратить христианские заповеди любви, нестяжательства, братства в непосредственные требования человеческого общежития, что, практически, всегда приводило лишь к разрушению традиционных укладов жизни, моральному и материальному надрыву и деградации. Ко второй половине XIX столетия в западной философии права, вместе с общей тенденцией роста влияния позитивизма и сциентизма, популярность концепции естественного права резко падает.
Ведущие правоведы и теоретики права все больше склоняются к тому, что толкование «артикулов» естественного права в высшей степени субъективно, и что научное значение имеет единственно изучение истории положительного права. Эволюцию последнего стараются понять методами психологии или социологии. Право все больше понимают как формальную юридическую систему и великая мысль об укорененности правовых представлений в человеческих чаяниях о справедливости и идеале, в глубинах духовной и религиозной жизни, как бы оставляет западную культуру...
Отечественная традиция философии права, к счастью, избежала этих крайностей. Несмотря на широкий спектр различных подходов к вопросу о природе права, от гегельянства до позитивизма, формальное понимание права в высшей степени чуждо нашей культуре. Господствующей линией в русской философии права остается та, которая рассматривает право в тесной связи с нравственной жизнью людей и народа в целом.
Это является своеобразной аксиомой отечественной традиции философии права. «Эта аксиома утверждает, — писал И.А.Ильин, — что право и государство возникают из внутреннего, духовного мира человека, создаются именно для духа и ради духа и осуществляются через посредство правосознания... На самом деле государство творится внутренно, душевно и духовно; и государственная жизнь только отражается во внешних поступках людей, а совершается и протекает в их душе...
»[22] Отечественное разумение природы права оживотворено евангельским пониманием нравственной жизни: «Добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое, ибо от избытка сердца говорят уста его» (Лк.6:45). Правовые нормы неотделимы от внутренней нравственной жизни духа. У В.С.
Соловьева это понимание воплощается в знаменитую формулу: «Право есть минимум добра». Однако, одновременно с характерным тезисом зависимости правовой жизни от нравственной, отечественная философия права всегда трезво осознавала и настойчиво подчеркивала несовпадение сфер нравственности и права. В области нравственности для русской культуры императивом является евангельская заповедь: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный».
Этот императив есть Божий призыв к человеку, призыв к бесконечному нравственному совершенству, вплоть до богоподобия. В правовой же сфере господствует другое императивное требование: «Воздай каждому свое». Здесь нет речи о всеобщем братстве, любви и бесконечном совершенстве, требуется лишь уважать свободу каждого, в соответствии с единством человеческой природы.
За этим трезвым разделением сфер права и нравственности стоит правильное отношение к человеческой свободе, глубоко осознанное понимание того, что нельзя насильно заставить быть добрым, заставить любить... Эта тема была гениально воплощена Ф.М.Достоевским во многих его произведениях, в частности в «Легенде о Великом инквизиторе» из его последнего романа.