программы заранее кем-то продуманы и просчитаны. Это «диалог», в котором все предрешено и в котором ничего не происходит, в котором нет самого главного для диалога — спонтанности, дающей переживание встречи. Подобная «гуманитеризация» компьютерной техники может только раздражать[94] , как любая подделка, и тем больше, чем более человеческие функции пытается она имитировать...

Книга символически представляет позицию автора или героя. Вопросы и ответы читателя и книги никем «не просчитаны». В догадках и узнаваниях моего герменевтического приближения к смыслу книги я нахожу ту спонтанность диалога, которую никогда не может дать так называемый «диалог» с компьютером. Все дело в том, что диалогу можно помочь, но его нельзя «механизировать».

Мир, в котором мы живем, никогда не дан нам в «чистом виде», так «как он есть на самом деле». Мир, в котором мы живем, всегда уже есть некоторая культура, т.е. культивирование сущего в определенных направлениях, с расстановкой определенных смысловых акцентов («значимое», «случайное», «добро», «зло», «реальность», «иллюзия» и т.д.). Мир этот всегда уже в определенном смысле рационализован, и здесь можно вспомнить Хайдеггера, несмотря на весь свой пафос «прорыва к бытию», нередко подчеркивавшего, что метафизика есть судьба человечества...

Увидеть мир таким, «каков он есть на самом деле», всегда выступает в культуре как задача познания. Тот, кто теряет это чувство условности культурной репрезентации мира, лишь символической представленности его формами культуры, под приглаженной поверхностью которых «хаос шевелится», тот обрекает себя на заключение в своеобразной рационалистической «клетке», ограждающей нас от истинного мира как снаружи, так и изнутри.

И здесь для нас открывается принципиальный вопрос, тесно связанный с нашей темой. Нужен ли весь человек, целостный человек для постижения истины, или же последнее может быть заменено усвоением технологий? Сторонники первого понимают культуру (включая и научное познание) как символическое делание, из которого принципиально неустраним целостный человек. Это он делает, и это его есть культура. И книга есть метод этой культуры.

Сторонники второго ориентированы на утопию информационной культуры — утопию самодовлеющего прогресса чисто объективистской, опредмечивающей и калькуляторски-дегуманизирующей технологии. Сами по себе информационные технологии — не зло. Зло — утопические проекты, вдохновляемые ими в легковерных душах и легковесных умах. В сегодняшнем мире мы обречены использовать информационные технологии.

Тем актуальней становится задача осознания их природы и границ. ХОЖДЕНИЕ ПО ВОДАМ Религиозно-нравственный смысл повести А.С.Пушкина «Капитанская дочка» Все более грубеет, все более дичает наш мир в преддверии третьего тысячелетия от Рождества Христова... Вопреки всем надеждам гуманистов, сила и насилие становятся господствующими факторами нашей культуры.

Все ищут силы: силы денег, оружия, мышц, воли... Слабеет вера в слово, деградируют словесные искусства: поэзия, литература. Остается лишь то, что непосредственно связано с социальным действием, с политикой: документальный репортаж, газета. Все ищут силы... Однако, замечаешь, что вместе с идолатрией силы убывает и вера в Истину... А ведь Истина тоже сила.

И более того: Истина — самая сильная сила. Ведь именно силой истины, а не силой материальной победил мир Христос. Именно это было во все времена соблазном для поклоняющихся силе: «Сойди с креста — и уверуем!" И именно этой Христовой силой побеждали мир христиане... Пушкин всю жизнь мучительно искал Истины. Как жить в этом мире, где ложь и насилие правят бал?

Как справиться со страстями, гнездящимися в твоем же собственном сердце, как спастись от неизбежной, беспощадной судьбы, творимой этими страстями?.. За что держаться?.. В «Капитанской дочке", законченной в 1836 предсмертном году, ответ уже найден: держаться надо за Истину, за Христову истину. А это значит: за любовь, за милосердие.   И долго буду тем любезен я народу, Что чувства добрые я лирой пробуждал...   Как?.. Добрые чувства? Милосердие и любовь?

Такие хрупкие и деликатные чувства в столь злом и ожесточенном мире? Разве это возможно? — Да, именно так, как и учил Христос. И как показывал это Пушкин в своих лучших произведениях. Пушкин... Его значение со временем все возрастает. Есть в сегодняшнем недоверии к психологическому роману XIX века, к психологизму вообще, и своя правда. Люди сыты прекраснодушными утопиями и самообольщениями. Хочется истины и истинной реальности.

Во времена, когда уже забрезжили в туманной перспективе контуры конечных исторических свершений, одной психологии уже мало... Поэтому отступает все чисто психологическое, самодостаточно гуманистическое на второй план. И остается Пушкин. И, наверное, Достоевский, психологизм которого был слишком онтологичен, чтобы вместиться целиком в XIX век...

И как православная икона, сознательно изгоняющая льстивый психологизм, показывает нам не преходящую прелесть лица, а пребывающий в вечности лик, так и проза Пушкина, сдержанная, трезвая порою до ироничности, но искренняя и целомудренная, стремится во временном разглядеть вечное, зовет к самоуглублению и размышлению. Поразмышляем вместе... §1.

Методология "Капитанская дочка" А. С. Пушкина закончена 19 октября 1836 года, за три месяца до трагической гибели поэта. Последнее большое произведение, писавшееся три года... Естественно отнестись к нему внимательнее, пристальнее всмотреться в его героев, постараться понять его «сверхзадачу" — смысл. Однако в советском литературоведении незавидна судьба этой последней повести Пушкина.