Из того же источника, из которого произошли и отношения Гринева с Пугачевым. Простил Гринев Максимычу украденную полтину денег, безо всякого расчета простил, по чистому милосердию, и, странным образом, именно эта уступка, потеря на внешнем, материальном уровне существования оказывается приобретением на уровне духовном. Именно это задело Максимыча за душу, и произошло событие: одна личность, вдруг вырвавшись из трагической и кровавой суеты обыденности, предстала лицом к лицу другой. Смотря в глаза, все понимая, простил...

Значит, как бы сказал: да, ты, конечно, не прав, но всяк человек слаб, а знаю, тем не менее, — верю, — что способен ты и на хорошее... И вот эта вера в человека, в милосердии заключенная, и задела, наверное, сердце Максимыча... И вспоминаются евангельские слова: «Пойдите научитесь, что значит: «милости хочу, а не жертвы"? ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию"[162] . И начинаются чудеса.

Бывший урядник Максимыч, предатель, вор, по всему видно, человек «тертый", коварный и хитрый, начинает вдруг носить любовные записки через линию фронта к офицеру враждебной армии... И из той же запазухи, в которую ушла украденная полтина, чудесным образом появляется столь долгожданное, столь дорогое письмо любимой...[163] . Все в повести полно милосердием.

Сама любовь Петра Андреевича Гринева и Марьи Ивановны Мироновой также, в основном, любовь-милосердие. Не любовь-страсть, не отношения рыцаря и дамы, не любовь-восхищение — снизу вверх, а сверху вниз, христианская любовь-милосердие, жаление — русская любовь по преимуществу... Любит и слезно жалеет Марью Ивановну, сироту, у которой не осталось никого близкого в целом мире, Гринев.

Любит и спасает своего рыцаря от ужасной участи бесчестия Марья Иванова. Она нарисована в повести, на наш взгляд, достаточно условно. Но подчеркнуты основные христианские добродетели: верность, благодарность, жертвенность, послушание, способность крепко любить. Довольно устойчива в «Капитанской дочке" тема милосердия к врагу (к Швабрину).

После дуэли Гринев, умиротворенный взаимностью Марьи Ивановны, прощает Швабрину все его оскорбления, и они примиряются. «Я слишком был счастлив, чтоб хранить в сердце чувство неприязненное. Я стал просить за Швабрина, и добрый комендант, с согласия своей супруги, решился ею освободить. Швабрин пришел ко мне; он изъявил глубокое сожаление о том, что случилось между нами; признался, что был кругом виноват, и просил меня забыть о прошедшем.

Будучи от природы не злопамятен, я искренно простил ему и нашу ссору и рану, мною от него полученную. В клевете его видел я досаду оскорбленного самолюбия и отвергнутой любви и великодушно извинял своего несчастного соперника"[164] . В Белогорской крепости, вырвав с помощью Пугачева Марью Ивановну из рук Швабрина, Гринев имеет достаточно оснований, чтобы ненавидеть изменника и насильника.

Однако вот как кончается глава «Сирота". Напутствуемые доброй попадьей, Гринев со своей любимой отбывают из крепости. «Мы поехали. У окошка комендантского дома я увидел стоящего Швабрина. Лицо его изображало мрачную злобу. Я не хотел торжествовать над уничтоженным врагом и обратил глаза в другую сторону". Торжествовать над уничтоженным врагом, согласно христианской морали, которой руководствуется Гринев, стыдно.

Так как, пока жив человек, Бог надеется на него, на его исправление. Следует тем более надеяться и человеку. А устраивать «пир победителей" над поверженным противником есть все то же хамство, самоуверенное, дебелое... Потому и отворачивается Гринев. И в этом, опять, милосердие целомудрия души[165] . Наконец, на суде Швабрин оказывается главным — и, собственно, единственным — обвинителем Гринева.

Швабрин возводит на Гринева сознательную и чудовищную клевету, грозящую" последнему самым худшим. Интересна реакция Гринева. «Генерал велел нас вывести. Мы вышли вместе. Я спокойно взглянул на Швабрина, но не сказал ему ни слова. Он усмехнулся злобной усмешкою и, приподняв свои цепи, опередил меня и ускорил свои шаги"[166] . Где-то слова уже бессильны...

И не только слова, но и любые жесты, грозящие ли, осуждающие ли. Так глубоко может отравить зло человеческую душу... И так важно здесь противопоставить болезни зла спокойный, трезвый взгляд, воспаленной страстности злодейства — бесстрастие целомудрия. Последнее уже самим благородством своей сдержанности укоряет и осуждает сильнее всяких слов... И может быть, — Бог знает!

-этот спокойный человеческий взгляд сможет послужить опорой мятущейся, одержимой, потерявшей себя преступной душе, поможет остановиться и не упасть в последнюю геенскую бездну отчаяния... Реабилитация Гринева есть также следствие милосердия. Не закон, не формальное судоразбирательство спасают его от позора (и смертной казни), а именное повеление императрицы.

По повести, конечно, Екатерина II решается на помилование только после того, как узнает от Марьи Ивановны все обстоятельства дела. По видимости правда, справедливость, законность побеждают. Однако концовкой своей повести Пушкин как бы стремится нас убедить, что общепринятое судопроизводство по самой своей природе неспособно решать вопрос о виновности в таких деликатных обстоятельствах.

Именно поэтому, собственно, Гринев и отказывается на суде рассказывать о роли своей невесты в его истории!.. Нужен человек, нужна живая человеческая личность, нужны правда и милость зараз, чтобы решить такие тонкие вопросы (которые, на самом деле, на каждом шагу...). Одной справедливости — недостаточно, нужно — необходимо! — и милосердие... И здесь Пушкин высказывает, конечно, глубоко христианский, с одной стороны, и, с другой, — специфически русский — со всеми его плюсами и минусами — взгляд на правосудие.