Но, братие возлюбленные, изображение Господа распятого не есть единственное священное знамение наших храмов, они все покрыты множеством других святых образов. В одном месте можем видеть архангела Гавриила, благовествующего Пресвятой Деве неизглаголанную тайну воплощения; в другом – образ Рождества Господня; там – праведного Симеона , премлющего на свои руки Свободителя душ наших; здесь – Иоанна Предтечу, крещающего Владыку вселенной в струях иорданских. На одной стороне храма взор наш встречает образ Господа, вещающего Нагорную проповедь народу; на другой – исцеляющего больных и воскрешающего мертвых; в ином месте – входящего в храм Иерусалимский, яко Царя и Господа; в другом – ведомого на Голгофу, яко осужденного; то кротко беседующего с мытарями и грешниками, то совершающего Тайную вечерю со святыми апостолами, то полагаемого во гроб, то воскресающего и возносящегося на небо. Не вся ли жизнь Господа нашего является очам нашим,– жизнь, которую легко можем читать в образах, даже не умея читать?

С ликом Искупителя является нам лик Пресвятой и Преблагословенной Матери Его: то зрим Ее, держащею на святых руках Своих Божественного Младенца, то молящеюся за весь мир и покрывающею народ честным омофором Своим, то избавляющею грады и веси от супостатов, помогающею царям и воинам, исцеляющею больных, утешающею скорбящих. Как не умилиться душою, взирая на пречистый образ Покрова Богоматери, Которая изображается здесь стоящею, как оплот, между грешным миром и праведным гневом небесным, движимым на нас, но удерживаемым десницею Владычицы нашей!

А лики патриархов и пророков, лики апостолов и мучеников, отцов и учителей вселенских, лики ангелов Божиих... Часто видим в преддвериях храмов изображение ангела Господня, написующего имена входящих в храм, замечающего тех, кои благоговейно и неблагоговейно присутствуют в дому Божием. Можно ли пройти мимо сего образа без трепетной мысли о том, как должно стоять в храме Господнем? Можно ли без стыда и раскаяния воззреть на святую икону, если стояние в храме было неблагоговейно и бесчинно? Ах, братие мои, это было бы крайнее несчастие, если бы мы, вошедши в дом Господень, не почувствовали, что стоим пред лицом Бога Вседержителя; что мы, земные, находимся посреди сонма небожителей, которые своими ликами всегда могут восторгать нашу мысль в Церковь небесную, возносить душу ко престолу Всемогущего!

Дома знатных людей часто украшаются фамильными изображениями, и мать, подводя юного сына к изображению того или другого знаменитого предка, говорит: «Подражай ему, если хочешь быть великим и славным в свете». Сколько в храмах Божиих есть святых изображений, которые сами говорят сердцу нашему: «Подражай хотя одному из сих, коих лики ты видишь здесь, и ты будешь велик пред Богом и человеки!» Изобразительный способ учения, употребляемый Церковью, тем важнее и достоценнее, что он есть способ всеобщий, для всех и каждого удобный и вразумительный. Здесь нужны только глаза, нужно немного внимания и смысла, чтобы научиться весьма многому.

Способ священных действий

«Иереи, начинающии Божественные песни, внутрь священного алтаря,– говорит учитель Церкви Симеон Солунский,– первыя, яже при Бозе, образуют чины; диакони же и чтецы, и песнопевцы средний чин небесных являют; народ же весь, право себе имеяй в вере, являет последний чин; с ними же не довлеет стояти или злодею, или иноверну: несть бо общения света с тьмою. Аще же кто обратится к свету, тогда прият будет сущими от света» (Блж. Симеон Солунский. Толкование литургии). Поистине служители алтаря Господня своим облачением и различными действиями являют нам то образ ангелов Божиих, поведающих таинства горнего мира, то образ пророков и апостолов, поучающих боговедению, то образ Самого Искупителя нашего, ходатайствующего о нас, грешных, у престола Отца Небесного. Народ праведный, благоговейно стоящий и молящийся в храме, изображает чистых духов бесплотных и души святых в Церкви небесной; народ грешный, с покаянием повергающийся пред алтарем, представляет падший род человеческий, из праха вопиющий о помиловании.

Священные одежды, в которых являются пред нами служители Господни, все имеют духовный смысл. Ибо иная из сих одежд, по толкованию богомудрых учителей церковных, показывает чистоту и святость служения ангельского (стихарь и орарь); иная означает благодать Всесвятаго Духа, ниспосылаемую свыше (епитрахиль); иная – скрижали Ветхого и Нового Завета (источники и скрижали архиерейские); иная – служение Спасителя нашего, которое Он совершил во днех плоти Своея (пояс священнический); иная – победу над смертью и нетление естества нашего (набедренник); иная – узы Искупителя и хламиду Его (поручи и фелонь); иная представляет Господа нашего, поднимающего на рамена Свои падшее человечество, яко овча заблуждшее (омофор).

Далее, видим частое движение в наших храмах. Ужели трудно понять, что курение фимиама церковного есть знак благодати Божией, хотящей облагоухать нас, знак усердных молитв наших, долженствующих возноситься ко престолу Вседержителя, яко кадило благовонное, яко дым непорочной жертвы Авелевой,– знак того, чтобы мы уготовляли самих себя в воню благоухания Господня?! Видишь возжжение светильников, то умножение, то уменьшение света. Разве это не есть видимый образ того, что закон Господень должен быть светильником очам нашим, что Евангелие Христово есть единый истинный свет, просвещающий нас на мрачном пути жизни, и что в отсутствие сего Божественного света владычествует над всею землею тьма египетская? Видишь различные входы и выходы священнослужителей, изменение одежд по временам, то отверстые, то заключенные врата царские. Разве в сих действиях мало поучительного для нас? «Когда видиши отъемлемыя завесы во вратах алтаря,– говорит святой Златоуст,– тогда помышляй, что разверзаются горния небеса и снисходят ангелы» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседа третья на Послание к Евреям). «Никтоже во оное время житейские помыслы да имать, но вся земная из мысли изринув и на небеса всего себе приложив, яко близ самого престола славы стоя и с серафимами царя, тако всесвятую песнь Богу славы и величествия да возносит» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседа четвертая о непостижимом).

Но для чего мне исчислять все действия и обряды церковные, ежедневно совершаемые пред очами нашими? Довольно того, что все сии действия вообще и каждое особенно – и в целом, и в малейших подробностях – содержат в себе важные истины, всегда могущие без всякого труда с нашей стороны назидать нас во спасение и не только назидать, но и услаждать дух наш святым веселием. Ах, братие возлюбленные, мы привыкли видеть священнодействия Церкви точно так же, как привыкли равнодушно смотреть на великую красоту мира Божия; и потому они, может статься, мало занимают нас, не многому поучают и еще менее освящают нас. Впрочем, не по нашим вялым и отяжелевшим чувствам должно судить о величии и назидательности священнодействий церковных. Вспомните то время, когда наши предки, еще не просвещенные светом Евангелия, в первый раз узрели богослужение Церкви в древней столице православия – Цареграде. Какие чувства и мысли родились в них тогда? «Мы видели богослужение греческое,– говорили они,– и мы думали, что стоим на небесах. Нам показывали много великолепного в Риме; но то, что мы в Константинополе видели, приводит ум человеческий в исступление». Что поразило их так сильно и привело в неизъяснимый восторг? Преимущественно священнодействия церковные; слов они, вероятно, не понимали, потому что богослужение совершалось не на их языке. Вот до какой степени могут назидать и трогать одни действия Церкви, без слов.

Словесный способ общественного наставления

Между тем Церковь старается учить не одними образами и действиями, но вместе с этими способами она мудро соединяет словесный способ. В чем заключается этот способ? Во-первых, в чтении, которому Церковь дала два вида: чтение протяжное и чтение скорое. Протяжное чтение она определила для важнейших уроков своих, каковы паремии, Евангелия, Апостолы, известные молитвы, возглашаемые иереями и диаконами. Чтение скорое допустила простым чтецам в таких частях своего богослужения, которые чаще других повторяются. Может быть, вы скажете, что сие чтение бегло и невнятно, а потому и неполезно для вас? Правда, это великий грех для чтецов, если они читают или «борзо и неблагоговейно, или дмяся и громогласуя». Но, с другой стороны, не леность ли и прихоть слушающих отучила церковных чтецов от правильного и раздельного чтения? Для кого читать внятно, когда нет внимающих? Разве мало таких, кои, присутствуя в храме, хотят не раздельного и смысленного чтения, а скорейшего конца ему?

Во-вторых, дабы уроки церковные, сообщаемые чтением, не показались однообразными и утомительными, дабы они приятнее действовали на душу и тверже сохранились в памяти народа, Церковь со своими чтениями соединила священное песнопение. О, как сладостно для истинного христианина церковное пение, как животворно для сердца и питательно для души его! Он не только в храме Божием умиленно слушает, но в доме своем молитвенно повторяет его; и в радостях, и в горестях домашних он услаждает себя одиноким воспеванием стихов церковных; ими облегчает свои труды и заботы житейские, ими же освящает и отдых свой. Они для него и песнь, и молитва, и поучение. Ибо, действительно, каждый стих церковный – поют ли его или читают – есть и молитва, и поучение вместе; многие из них так поучительны и святы, что самые ангелы поют оные на небеси. Кто причиною, если не все назидаются пением церковным? Если вам кажется невыгодным то, что во храмах поют одни учрежденные певцы, а вы стоите, не участвуя своим голосом и языком,– изучайте пение церковное и пойте сами для себя в домах своих, что воспевается в храмах для всех. Впрочем, и не участвуя голосом, можно участвовать сердцем и умом в пении церковном. К сему-то участию приглашает Святая Церковь, когда убеждает и молит всех нас, «да едиными усты и единым сердцем» непрестанно славим Господа. Если вы опять скажете, что напевы церковные однообразны (однако вы не можете сказать, чтоб они не были возвышенны и в полной мере церковно-изящны), то слушайте искусственное пение, которое Церковь для вашего услаждения охотно приняла в часть своих богослужений. И можно вас уверить, что из всех возможных пений самое лучшее, самое удовлетворительное для слуха и чувства есть именно это церковно-искусственное пение, если только оно благоговейно и благочинно выполняется.